И мнѣ показалось,—и, быть можетъ, обманно,
10 Быть можетъ, съ правдивостью сна,—
Другъ другу мы близки, такъ воздушно и странно,
Такъ нѣжно ты мнѣ суждена.
Мы думали оба, и мы оба молчали,
Но вдругъ приподнявши свой взоръ,
15 Ты молча сказала о предвѣчной печали,
Я другъ твой, я братъ твой съ тѣхъ поръ.
И если бъ была ты не безстрастною тѣнью,
И если бъ не сказкой былъ сонъ,
Я отдалъ бы сердце роковому томленью,
20 Но въ сказку, я въ сказку влюбленъ.
И мне показалось, — и, быть может, обманно,
10 Быть может, с правдивостью сна, —
Друг другу мы близки, так воздушно и странно,
Так нежно ты мне суждена.
Мы думали оба, и мы оба молчали,
Но вдруг приподнявши свой взор,
15 Ты молча сказала о предвечной печали,
Я друг твой, я брат твой с тех пор.
И если б была ты не бесстрастною тенью,
И если б не сказкой был сон,
Я отдал бы сердце роковому томленью,
20 Но в сказку, я в сказку влюблён.
Когда я былъ мальчикомъ, маленькимъ, нѣжнымъ,
Былъ кротокъ мой взоръ и глубокъ.
Ты знаешь, что утромъ, предъ Моремъ безбрежнымъ
Горитъ золотистый песокъ?
5 Когда я былъ юношей, робкимъ и страннымъ,
Я вѣчной былъ полонъ тоской.
Ты знаешь, что вечеромъ, въ свѣтѣ туманномъ,
Русалки поютъ надъ рѣкой?
Когда я сталъ страстнымъ, желаннымъ и властнымъ,
10 Цѣлую я всѣхъ на пути.
Ты знаешь, что ночью, въ туманѣ неясномъ,
Такъ страшно, такъ страшно идти?
Когда я был мальчиком, маленьким, нежным,
Был кроток мой взор и глубок.
Ты знаешь, что утром, пред Морем безбрежным
Горит золотистый песок?
5 Когда я был юношей, робким и странным,
Я вечной был полон тоской.
Ты знаешь, что вечером, в свете туманном,
Русалки поют над рекой?
Когда я стал страстным, желанным и властным,
10 Целую я всех на пути.
Ты знаешь, что ночью, в тумане неясном,
Так страшно, так страшно идти?
