онъ считалъ своею обязанностью упорно наставлять его на путь истинный.
— Джоржъ, это не хорошо. Скажу тебѣ, какъ другъ, брось ты этакія мысли. Это дурныя мысли, очень дурныя, особенно для человѣка въ твоемъ положеніи, — мистеръ Вильсонъ сѣлъ къ столу и принялся нервно покусывать ручку зонтика.
— Вотъ что, мистеръ Вильсонъ, сказалъ Джоржъ, подходя къ нему и съ рѣшительнымъ видомъ садясь противъ него. — Взгляните на меня. Я сижу передъ вами. Развѣ я не такой же человѣкъ, какъ вы? Посмотрите на .мое лицо, посмотрите на мои руки, посмотрите на всю мою фигуру, — молодой человѣкъ гордо выпрямился, — чѣмъ я не такой же человѣкъ, какъ всякій другой? Послушайте, мистеръ Вильсонъ, что я вамъ разскажу. меня былъ отецъ, одинъ изъ вашихъ кентуккійскихъ джентльменовъ, — онъ такъ мало заботился обо мнѣ, что послѣ его смерти меня продали вмѣстѣ съ его собаками и лошадьми для уплаты долговъ, лежавшихъ на имѣніи. Я видалъ, какъ мою мать съ семерыми дѣтьми вывели на продажу. Они всѣ были проданы на ея глазахъ въ разныя руки. Я былъ самый младшій. Она на колѣняхъ просила моего хозяина, чтобы онъ купилъ ее вмѣстѣ со мной, чтобы хоть одинъ ребенокъ остался съ ней, но онъ оттолкнулъ ее своими тяжелыми сапогами. Я видѣлъ, какъ онъ сдѣлалъ это, я слышалъ ея вопли и стоны, когда онъ привязывалъ меня къ шеѣ лошади и увозилъ въ свое имѣніе.
— А потомъ?
— Мой хозяинъ сторговался съ однимъ изъ покупщиковъ и перекупилъ у него мою старшую сестру. Она была набожная, хорошая дѣвушка — баптистка — и такая же красивая, какъ мать въ молодости. Она была хорошо воспитана, имѣла хорошія манеры. Сначала я радовался, что ее купили, думалъ все-таки около меня будетъ хоть одинъ близкій человѣкъ. Но скоро я сталъ очень жалѣть объ этомъ. Сэръ, я стоялъ у дверей и слышалъ, какъ ее сѣкли, и мнѣ казалось, что каждый ударъ бьетъ меня прямо по сердцу, и я ничѣмъ не могъ помочь ей. Ее сѣкли, сэръ, за то, что она хотѣла вести себя честно, на что по вашимъ законамъ дѣвушка невольница не имѣетъ права; ы въ концѣ концовъ я выдѣлъ, какъ ее заковали въ цѣпи и отправили съ партіей другихъ невольниковъ на рынокъ въ Орлеанъ, — отправили только за одно это — и съ тѣхъ норъ я ничего о ней не слыхалъ. Я подросталъ годы шли за годами, не было у меня ни отца, ни матери, ни сестры, ни одной человѣческой души, которая бы заботилась обо мнѣ больше, чѣмъ о послѣдней собакѣ;
он считал своею обязанностью упорно наставлять его на путь истинный.
— Джорж, это не хорошо. Скажу тебе, как друг, брось ты этакие мысли. Это дурные мысли, очень дурные, особенно для человека в твоем положении, — мистер Вильсон сел к столу и принялся нервно покусывать ручку зонтика.
— Вот что, мистер Вильсон, сказал Джорж, подходя к нему и с решительным видом садясь против него. — Взгляните на меня. Я сижу перед вами. Разве я не такой же человек, как вы? Посмотрите на .мое лицо, посмотрите на мои руки, посмотрите на всю мою фигуру, — молодой человек гордо выпрямился, — чем я не такой же человек, как всякий другой? Послушайте, мистер Вильсон, что я вам расскажу. меня был отец, один из ваших кентуккийских джентльменов, — он так мало заботился обо мне, что после его смерти меня продали вместе с его собаками и лошадьми для уплаты долгов, лежавших на имении. Я видал, как мою мать с семерыми детьми вывели на продажу. Они все были проданы на её глазах в разные руки. Я был самый младший. Она на коленях просила моего хозяина, чтобы он купил ее вместе со мной, чтобы хоть один ребенок остался с ней, но он оттолкнул ее своими тяжелыми сапогами. Я видел, как он сделал это, я слышал её вопли и стоны, когда он привязывал меня к шее лошади и увозил в свое имение.
— А потом?
— Мой хозяин сторговался с одним из покупщиков и перекупил у него мою старшую сестру. Она была набожная, хорошая девушка — баптистка — и такая же красивая, как мать в молодости. Она была хорошо воспитана, имела хорошие манеры. Сначала я радовался, что ее купили, думал всё-таки около меня будет хоть один близкий человек. Но скоро я стал очень жалеть об этом. Сэр, я стоял у дверей и слышал, как ее секли, и мне казалось, что каждый удар бьет меня прямо по сердцу, и я ничем не мог помочь ей. Ее секли, сэр, за то, что она хотела вести себя честно, на что по вашим законам девушка невольница не имеет права; ы в конце концов я выдел, как ее заковали в цепи и отправили с партией других невольников на рынок в Орлеан, — отправили только за одно это — и с тех нор я ничего о ней не слыхал. Я подрастал годы шли за годами, не было у меня ни отца, ни матери, ни сестры, ни одной человеческой души, которая бы заботилась обо мне больше, чем о последней собаке;
