— Это неподходящее дѣло, сказалъ онъ и снова принялся курить.
— Сколько же вы хотите за него, чужакъ?
— Да видите ли, я могу самъ вырастить мальчишку или отдать его на воспитаніе; онъ удивительно красивый и здоровый, черезъ шесть мѣсяцевъ за него смѣло можно взять сто долларовъ; а черезъ годъ или два не меньше двухсотъ, если держать его, какъ слѣдуетъ. Такъ что теперь я могу пожалуй взять за него пятьдесятъ, но ни цента меньше.
— Э, чужакъ, да это, право даже смѣшно!
— Вѣрно говорю! отрѣзалъ Гэлей, рѣшительно качнувъ головой.
— Я дамъ за него тридцать, сказалъ пассажиръ, но ни цента больше.
— Нѣтъ, не идетъ! Пожалуй, вотъ что сдѣлаемъ: раздѣлимъ разницу: я возьму сорокъ пять, но это уже самая послѣдняя цѣна. — Онъ снова сплюнулъ самымъ рѣшительнымъ образомъ.
— Ну, пожалуй, согласенъ, — проговорилъ покупатель подумавъ немного.
— По рукамъ, сказалъ Гэлей. — Вы гдѣ выйдете?
— Въ Луизвилѣ.
— Луизвиль? повторилъ Гэлей, — отлично, мы будемъ тамъ вечеромъ. Мальчишка будетъ спать, унесите его тихонько, чтобы не было ни какого вытья, — это выходитъ превосходно, — я люблю дѣлать все тихонько, безъ крика, безъ шуму, терпѣть не могу суеты да пересудовъ. — Послѣ этого нѣсколько банковыхъ билетовъ перешли изъ бумажника пассажира, въ бумажникъ работорговца, и этотъ послѣдній снова взялся за свою сигару.
Былъ ясный, тихій вечеръ, когда пароходъ причалилъ къ Луизвильской пристани. Негритянка сидѣла на прежнемъ мѣстѣ, держа на рукахъ ребенка, спавшаго крѣпкимъ сномъ. Когда она услышала названіе города, къ которому приставали, она быстро уложила ребенка въ уютное мѣстечко между ящиками, предварительно заботливо подостлавъ подъ него свой плащъ; затѣмъ она подбѣжала къ борту въ надеждѣ, увидѣть своего мужа среди прислуги разныхъ отелей, толкавшейся тамъ. Она пробралась впередъ къ самому борту, перевѣсилась черезъ него и впивалась глазами въ головы двигавшіяся на берегу; толпа пассажировъ отдѣлила ее отъ ребенка.
— Теперь самое время, сказалъ Гэлей, взявъ спящаго ребенка и передавая его новому хозяину. — Не разбудите его, смотрите, чтобы онъ не закричалъ, не то баба подыметъ страшный гвалтъ.
— Это неподходящее дело, сказал он и снова принялся курить.
— Сколько же вы хотите за него, чужак?
— Да видите ли, я могу сам вырастить мальчишку или отдать его на воспитание; он удивительно красивый и здоровый, через шесть месяцев за него смело можно взять сто долларов; а через год или два не меньше двухсот, если держать его, как следует. Так что теперь я могу пожалуй взять за него пятьдесят, но ни цента меньше.
— Э, чужак, да это, право даже смешно!
— Верно говорю! отрезал Гэлей, решительно качнув головой.
— Я дам за него тридцать, сказал пассажир, но ни цента больше.
— Нет, не идет! Пожалуй, вот что сделаем: разделим разницу: я возьму сорок пять, но это уже самая последняя цена. — Он снова сплюнул самым решительным образом.
— Ну, пожалуй, согласен, — проговорил покупатель подумав немного.
— По рукам, сказал Гэлей. — Вы где выйдете?
— В Луизвиле.
— Луизвиль? повторил Гэлей, — отлично, мы будем там вечером. Мальчишка будет спать, унесите его тихонько, чтобы не было ни какого вытья, — это выходит превосходно, — я люблю делать всё тихонько, без крика, без шуму, терпеть не могу суеты да пересудов. — После этого несколько банковых билетов перешли из бумажника пассажира, в бумажник работорговца, и этот последний снова взялся за свою сигару.
Был ясный, тихий вечер, когда пароход причалил к Луизвильской пристани. Негритянка сидела на прежнем месте, держа на руках ребенка, спавшего крепким сном. Когда она услышала название города, к которому приставали, она быстро уложила ребенка в уютное местечко между ящиками, предварительно заботливо подостлав под него свой плащ; затем она подбежала к борту в надежде, увидеть своего мужа среди прислуги разных отелей, толкавшейся там. Она пробралась вперед к самому борту, перевесилась через него и впивалась глазами в головы двигавшиеся на берегу; толпа пассажиров отделила ее от ребенка.
— Теперь самое время, сказал Гэлей, взяв спящего ребенка и передавая его новому хозяину. — Не разбудите его, смотрите, чтобы он не закричал, не то баба подымет страшный гвалт.
