желую, грязную, непріятную работу. Я не люблю трудиться, пусть трудится Кваши. Солнце жжетъ меня, пусть Кваши жарится на солнцѣ. Кваши долженъ пріобрѣтать деньги, а я буду ихъ тратить. Кваши долженъ ложиться въ грязь, чтобы я могъ пройти по ней, не запачкавъ ноги. Кваши долженъ всю жизнь дѣлать не то, что самъ хочетъ, а то, что я хочу, и на небо онъ попадетъ только въ томъ случаѣ, если я найду это для себя удобнымъ. Вотъ, что такое, по моему мнѣнію, рабство. Пусть кто угодно прочтетъ наши законы о рабахъ, голову прозакладаю, что онъ не вычитаетъ въ нихъ ничего иного. Говорятъ о злоупотребленіяхъ рабовладѣльцевъ. Ерунда! Самое учрежденіе есть квинтъ-эссенція всякихъ злоупотребленіи. Единственная причина, почему страна наша не проваливается, какъ Содомъ и Гоморра, въ томъ, что рабство на практикѣ несравненно лучше, чѣмъ въ теоріи. Изъ жалости, изъ стыда, потому что мы люди, рожденные, отъ женщины, а не дикіе звѣри, многіе изъ насъ не пользуются, не смѣютъ, считаютъ унизительнымъ для себя пользоваться въ полной мѣрѣ тою властью, какую наши дикіе законы предоставляютъ намъ. Какъ бы далеко ни зашелъ рабовладѣлецъ, какъ бы онъ ни былъ жестокъ, онъ не можетъ выйти за предѣлы власти, предоставленной ему закономъ.
Сентъ-Клеръ вскочилъ и, какъ всегда, когда былъ возбужденъ, принялся быстрыми шагами ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Его красивое лицо съ правильными чертами греческой статуи горѣло огнемъ чувства. Большіе синіе глаза его пылали, и онъ безсознательно сопровождалъ рѣчь энергичными жестами. Миссъ Офелія никогда не видала его такимъ и не рѣшалась вымолвить ни слова,
— Скажу вамъ прямо, — сказалъ онъ останавливаясь передъ нею, — это такой вопросъ, о которомъ не стоитъ ни говорить, ни думать, — а было время, когда я много о немъ думалъ, когда я желалъ, чтобы вся наша страна провалилась и унесла съ собой всѣ эти злодѣйства и страданія, и я самъ охотно провалился бы вмѣстѣ съ нею. Я много ѣздилъ и на пароходахъ и сухимъ путемъ и когда я думалъ о томъ, что каждый встрѣчный грубый, жестокій, низкій, развратный человѣкъ имѣетъ по закону неограниченную власть надъ такимъ количествомъ мужчинъ, женщинъ или дѣтей, какое онъ въ состояніи купить на деньги добытыя имъ, можетъ быть, шулерствомъ, грабежомъ или воровствомъ, когда я видѣлъ, что такого рода люди, дѣйствительно, пользовались своею властью надъ беззащитными дѣтьми, надъ
желую, грязную, неприятную работу. Я не люблю трудиться, пусть трудится Кваши. Солнце жжет меня, пусть Кваши жарится на солнце. Кваши должен приобретать деньги, а я буду их тратить. Кваши должен ложиться в грязь, чтобы я мог пройти по ней, не запачкав ноги. Кваши должен всю жизнь делать не то, что сам хочет, а то, что я хочу, и на небо он попадет только в том случае, если я найду это для себя удобным. Вот, что такое, по моему мнению, рабство. Пусть кто угодно прочтет наши законы о рабах, голову прозакладаю, что он не вычитает в них ничего иного. Говорят о злоупотреблениях рабовладельцев. Ерунда! Самое учреждение есть квинтэссенция всяких злоупотреблении. Единственная причина, почему страна наша не проваливается, как Содом и Гоморра, в том, что рабство на практике несравненно лучше, чем в теории. Из жалости, из стыда, потому что мы люди, рожденные, от женщины, а не дикие звери, многие из нас не пользуются, не смеют, считают унизительным для себя пользоваться в полной мере тою властью, какую наши дикие законы предоставляют нам. Как бы далеко ни зашел рабовладелец, как бы он ни был жесток, он не может выйти за пределы власти, предоставленной ему законом.
Сент-Клер вскочил и, как всегда, когда был возбужден, принялся быстрыми шагами ходить взад и вперед по комнате. Его красивое лицо с правильными чертами греческой статуи горело огнем чувства. Большие синие глаза его пылали, и он бессознательно сопровождал речь энергичными жестами. Мисс Офелия никогда не видала его таким и не решалась вымолвить ни слова,
— Скажу вам прямо, — сказал он останавливаясь перед нею, — это такой вопрос, о котором не стоит ни говорить, ни думать, — а было время, когда я много о нём думал, когда я желал, чтобы вся наша страна провалилась и унесла с собой все эти злодейства и страдания, и я сам охотно провалился бы вместе с нею. Я много ездил и на пароходах и сухим путем и когда я думал о том, что каждый встречный грубый, жестокий, низкий, развратный человек имеет по закону неограниченную власть над таким количеством мужчин, женщин или детей, какое он в состоянии купить на деньги добытые им, может быть, шулерством, грабежом или воровством, когда я видел, что такого рода люди, действительно, пользовались своею властью над беззащитными детьми, над
