— Очень жаль, жена, что ты внушала имъ нравственныя понятія, совершенно непримѣнимыя въ ихъ положеніи. Я это всегда находилъ.
— Но вѣдь это тѣ нравственныя понятія, какимъ насъ учитъ Библія, мистеръ Шельби.
— Хорошо, хорошо, Эмилія, я не касаюсь твоихъ религіозныхъ убѣжденій, я только нахожу, что они не подходящи для невольниковъ.
— Да, это вѣрно, — вскричала миссисъ Шельби, — и вотъ почему я отъ всей души ненавижу невольничество. Говорю тебѣ прямо, другъ мой, я не могу считать себя освобожденной отъ того обѣщанія, которое дала этимъ несчастнымъ. Если я не могу получить деньги инымъ путемъ, я стану давать уроки музыки, у меня будутъ ученики, я увѣрена, и я заработаю нужныя деньги.
— Ты не унизишься до такой степени, Эмили, я никогда не соглашусь на это.
— Унижусь! Неужели это для меня болѣе унизительно, чѣмъ обмануть довѣріе несчастныхъ, безпомощныхъ людей? Не думаю!
— Ты всегда была поклонницей всего геройскаго и возвышеннаго, — сказалъ мистеръ Шельби, — но я просилъ бы тебя хорошенько подумать, прежде чѣмъ пускаться въ такое донкихотство.
Въ эту минуту разговоръ былъ прерванъ появленіемъ тетушки Хлои у входа на веранду. — Извините, миссисъ, — проговорила она.
— Ну, Хлоя, что тебѣ нужно? — спросила миссисъ Шельби, вставая и подходя къ ней.
— Я хотѣла попросить васъ, миссисъ, пойти посмотрѣть битую птицу.
Миссисъ Шельби улыбнулась при видѣ цѣлой кучи цыплятъ и утокъ, надъ которыми Хлоя стояла въ глубокой задумчивости.
— Я думала не сдѣлать ли изъ нихъ паштетъ? Какъ вы прикажете, миссисъ?
— Право, тетушка Хлоя, мнѣ совершенно все равно, готовь изъ нихъ, что хочешь.
Хлоя машинально перебирала руками цыплятъ, очевидно было, что она думала вовсе не о нихъ. Наконецъ, она отрывисто засмѣялась, какъ часто дѣлаютъ негры, когда не знаютъ, какъ будутъ приняты ихъ слова, и сказала:
— Очень жаль, жена, что ты внушала им нравственные понятия, совершенно неприменимые в их положении. Я это всегда находил.
— Но ведь это те нравственные понятия, каким нас учит Библия, мистер Шельби.
— Хорошо, хорошо, Эмилия, я не касаюсь твоих религиозных убеждений, я только нахожу, что они не подходящи для невольников.
— Да, это верно, — вскричала миссис Шельби, — и вот почему я от всей души ненавижу невольничество. Говорю тебе прямо, друг мой, я не могу считать себя освобожденной от того обещания, которое дала этим несчастным. Если я не могу получить деньги иным путем, я стану давать уроки музыки, у меня будут ученики, я уверена, и я заработаю нужные деньги.
— Ты не унизишься до такой степени, Эмили, я никогда не соглашусь на это.
— Унижусь! Неужели это для меня более унизительно, чем обмануть доверие несчастных, беспомощных людей? Не думаю!
— Ты всегда была поклонницей всего геройского и возвышенного, — сказал мистер Шельби, — но я просил бы тебя хорошенько подумать, прежде чем пускаться в такое донкихотство.
В эту минуту разговор был прерван появлением тетушки Хлои у входа на веранду. — Извините, миссис, — проговорила она.
— Ну, Хлоя, что тебе нужно? — спросила миссис Шельби, вставая и подходя к ней.
— Я хотела попросить вас, миссис, пойти посмотреть битую птицу.
Миссис Шельби улыбнулась при виде целой кучи цыплят и уток, над которыми Хлоя стояла в глубокой задумчивости.
— Я думала не сделать ли из них паштет? Как вы прикажете, миссис?
— Право, тетушка Хлоя, мне совершенно всё равно, готовь из них, что хочешь.
Хлоя машинально перебирала руками цыплят, очевидно было, что она думала вовсе не о них. Наконец, она отрывисто засмеялась, как часто делают негры, когда не знают, как будут приняты их слова, и сказала:
