— Отчего-же ты не можешь любить его?
— Любить Додо! Да что ты, Ева, развѣ это можно! Я могу быть добръ къ нему, но не больше. Неужели-же ты любишь своихъ слугъ?
— Право, люблю.
— Какъ это странно!
— Развѣ въ Евангеліи не сказано, что мы доллены всѣхъ любить.
— Ахъ, въ Евангеліи! Тамъ много такого говорится; но вѣдь никому же не приходитъ въ голову исполнять все это, право, Ева, никому.
Ева не отвѣчала; она нѣсколько минутъ смотрѣла пристально и задумчиво.
— Во всякомъ случаѣ, мой милый Генрикъ, — сказала она, — полюби бѣднаго Додо и будь добръ къ нему — ради меня!
— Ради тебя, милая кузиночка, я готовъ полюбить что хочешь, право, ты прелестнѣйшее созданіе въ мірѣ. — Генрикъ говорилъ такъ горячо, что краска залила его красивое лицо. Ева приняла его объясненіе совершенно просто, безъ малѣйшей перемѣны въ лицѣ.
— Я очень рада, что ты такъ чувствуешь, милый Генрикъ, — сказала она. — Я надѣюсь что ты не забудешь своего обѣщанія. Звонокъ къ обѣду прервалъ ихъ разговоръ.
— Отчего же ты не можешь любить его?
— Любить Додо! Да что ты, Ева, разве это можно! Я могу быть добр к нему, но не больше. Неужели же ты любишь своих слуг?
— Право, люблю.
— Как это странно!
— Разве в Евангелии не сказано, что мы доллены всех любить.
— Ах, в Евангелии! Там много такого говорится; но ведь никому же не приходит в голову исполнять всё это, право, Ева, никому.
Ева не отвечала; она несколько минут смотрела пристально и задумчиво.
— Во всяком случае, мой милый Генрик, — сказала она, — полюби бедного Додо и будь добр к нему — ради меня!
— Ради тебя, милая кузиночка, я готов полюбить что хочешь, право, ты прелестнейшее создание в мире. — Генрик говорил так горячо, что краска залила его красивое лицо. Ева приняла его объяснение совершенно просто, без малейшей перемены в лице.
— Я очень рада, что ты так чувствуешь, милый Генрик, — сказала она. — Я надеюсь что ты не забудешь своего обещания. Звонок к обеду прервал их разговор.
Черезъ два дня Альфредъ Сентъ-Клеръ и Августинъ разстались. Ева, которая въ обществѣ своего двоюроднаго брата, позволяла себѣ непосильныя физическія упражненія, начала быстро ослабѣвать. Сентъ-Клеръ согласился, наконецъ, посовѣтоваться съ врачемъ: до тѣхъ поръ онъ отказывался отъ этого, боясь узнать ужасную истину. Но дня два Ева чувствовала себя такъ плохо, что не могла выходить изъ дому, и онъ послалъ за докторомъ.
Марія Сентъ-Клеръ не обращала пи малѣйшаго вниманія на нездоровье дочери и ея слабость: она была поглощена изученіемъ двухъ трехъ новыхъ болѣзненныхъ формъ, жертвой которыхъ она себя считала. Основнымъ принципомъ Маріи было убѣжденіе, что никто такъ не страдаетъ и не можетъ страдать,
Черезъ два дня Альфредъ Сентъ-Клеръ и Августинъ разстались. Ева, которая въ обществѣ своего двоюроднаго брата, позволяла себе непосильныя физическія упражненія, начала быстро ослабѣвать. Сентъ-Клеръ согласился, наконецъ, посовѣтоваться съ врачемъ: до тѣхъ поръ онъ отказывался отъ этого, боясь узнать ужасную истину. Но дня два Ева чувствовала себя такъ плохо, что не могла выходить изъ дому, и онъ послалъ за докторомъ.
Марія Сентъ-Клеръ не обращала пи малѣйшаго вниманія на нездоровье дочери и ея слабость: она была поглощена изученіемъ двухъ трехъ новыхъ болѣзненныхъ формъ, жертвой которыхъ она себя считала. Основнымъ принципомъ Маріи было убѣжденіе, что никто такъ не страдаетъ и не можетъ страдать,
