ства воспитывали тебя, кормили, одѣвали, баловали, учили, дали тебѣ хорошее образованіе, — они имѣютъ нѣкоторыя права на тебя. Меня, наоборотъ, только били, колотили да ругали и въ лучшемъ случаѣ оставляли безъ вниманія. Чѣмъ я ему обязанъ? Я сторицею заплатилъ ему за свое содержаніе. Я ие хочу больше выносить всего этого, нѣтъ, не хочу, повторилъ Джоржъ, нахмуривъ лобъ и сжимая кулаки.
Элиза дрожала и но говорила ни слова. Она иикогда еще не видала своего мужа въ такомъ настроеніи. Тѣ кроткія правила нравственности, въ которыхъ она была воспитана, колебались передъ этой бурной страстью.
— Помнишь маленького Карла, котораго ты подарила мнѣ? — продолжалъ Джоржъ. — Эта собачка была, можно сказать, моимъ единственнымъ утѣшеніемъ. Ночью она спала вмѣстѣ со мной, а днемъ всюду ходила за мной и такъ глядѣла мнѣ въ глаза, точно понимала, какъ мнѣ тяжело. На дняхъ я вздумалъ покормить ее объѣдками, которые нашелъ около кухонныхъ дверей; въ эту минуту вышелъ хозяинъ и сталъ говорить, что я кормлю собаку на его счетъ, что онъ не можетъ позволить всякому негру держать собакъ, и въ концѣ концовъ вслѣдъ мнѣ навязать ему камень на шею и бросить его въ прудъ.
— Ой, Джоржъ, ты этого не сдѣлалъ!
— Нѣтъ, конечно! Онъ самъ это сдѣлалъ. Господинъ и Томъ бросали въ несчастную собаку каменья, пока она не потонула. Бѣдняжка! Она такъ грустно глядѣла на меня, точно хотѣла спросить, отчего я не спасаю ее. Меня высѣкли за то, что я не согласился ее топить… Ну, все равно! Хозяинъ скоро увидитъ, что я не изъ тѣхъ, кого можно смирить плетью. Придетъ и мой чередъ потѣшиться надъ нимъ!
— Что ты хочешь сдѣлать? О, Джоржъ, не дѣлай ничего дурного! Если ты только вѣришь въ Бога и постараешься поступать хорошо, Онъ освободитъ тебя.
— Я не такой хорошій христіанинъ, какъ ты, Элиза; у меня въ сердцѣ злоба. Я не могу вѣрить въ Бога! Зачѣмъ Онъ допускаетъ такія вещи?
— О, Джоржъ, мы должны вѣрить! Миссисъ говоритъ, что какія бы несчастія съ нами ни случались, мы все-таки должны вѣрить, что Богъ все дѣлаетъ къ лучшему.
— Хорошо такъ разсуждать людямъ, которые сидятъ на диванахъ и катаются въ каретахъ; пусть бы они побывали на моемъ мѣстѣ, небось, не такъ бы заговорили. Я радъ быть добрымъ, но у меня горитъ сердце, я не могу укротить его. И ты
ства воспитывали тебя, кормили, одевали, баловали, учили, дали тебе хорошее образование, — они имеют некоторые права на тебя. Меня, наоборот, только били, колотили да ругали и в лучшем случае оставляли без внимания. Чем я ему обязан? Я сторицею заплатил ему за свое содержание. Я ие хочу больше выносить всего этого, нет, не хочу, повторил Джорж, нахмурив лоб и сжимая кулаки.
Элиза дрожала и но говорила ни слова. Она иикогда еще не видала своего мужа в таком настроении. Те кроткие правила нравственности, в которых она была воспитана, колебались перед этой бурной страстью.
— Помнишь маленького Карла, которого ты подарила мне? — продолжал Джорж. — Эта собачка была, можно сказать, моим единственным утешением. Ночью она спала вместе со мной, а днем всюду ходила за мной и так глядела мне в глаза, точно понимала, как мне тяжело. На днях я вздумал покормить ее объедками, которые нашел около кухонных дверей; в эту минуту вышел хозяин и стал говорить, что я кормлю собаку на его счет, что он не может позволить всякому негру держать собак, и в конце концов вслед мне навязать ему камень на шею и бросить его в пруд.
— Ой, Джорж, ты этого не сделал!
— Нет, конечно! Он сам это сделал. Господин и Том бросали в несчастную собаку каменья, пока она не потонула. Бедняжка! Она так грустно глядела на меня, точно хотела спросить, отчего я не спасаю ее. Меня высекли за то, что я не согласился ее топить… Ну, всё равно! Хозяин скоро увидит, что я не из тех, кого можно смирить плетью. Придет и мой черед потешиться над ним!
— Что ты хочешь сделать? О, Джорж, не делай ничего дурного! Если ты только веришь в Бога и постараешься поступать хорошо, Он освободит тебя.
— Я не такой хороший христианин, как ты, Элиза; у меня в сердце злоба. Я не могу верить в Бога! Зачем Он допускает такие вещи?
— О, Джорж, мы должны верить! Миссис говорит, что какие бы несчастья с нами ни случались, мы всё-таки должны верить, что Бог всё делает к лучшему.
— Хорошо так рассуждать людям, которые сидят на диванах и катаются в каретах; пусть бы они побывали на моем месте, небось, не так бы заговорили. Я рад быть добрым, но у меня горит сердце, я не могу укротить его. И ты
