келажу и любилъ различныя безвредныя шутки. Съ одной маленькой дѣвочкой-папуаской онъ заключилъ нѣжную дружбу и часто сидѣлъ рядомъ съ ней, обвивъ ея шею руками и грызя вмѣстѣ съ нею морскіе сухари. Повидимому, онъ охотно сталь бы въ товарищескія отношенія съ остальными обезьянами, которыя находились на суднѣ, но эти послѣднія боялись его и обнаруживали къ нему большую нелюбезность; за это онъ мстилъ имъ. При каждомъ удобномъ случаѣ, онъ ловилъ одну изъ обезьянъ, находившихся въ неволѣ вмѣстѣ съ нимъ, и продѣлывалъ настоящія безобразiя съ ея хвостомъ. Онъ таскалъ своего несчастнаго собрата за отсутствующій у него самаго придатокъ по всему судну или поднималъ его на рею и бросалъ оттуда внизъ, однимъ словомъ, дѣлалъ съ нимъ, что хотѣлъ и никогда мучимое животное не было въ состояніи освободиться отъ него. Онъ былъ очень любопытенъ, присматривался ко всему и часто поднимался на верхушку мачты, чтобы осмотрѣться. Проходящее мимо судно всегда удерживало его на этомъ высокомъ сидѣніи на все время, пока оно не исчезало изъ вида. Настроеніе его духа мѣнялось быстро. Онъ легко сердился и въ этомъ случаѣ велъ себя какъ неблаговоспитанное дитя: катался по фордеку, вскидывалъ конечностями и царапалъ себѣ лицо, отталкивалъ все, что ему попадалось подъ руку и непрерывно кричалъ: «ра! ра! ра!», выражая этими звуками свою досаду. Онъ былъ до смѣшного обидчивъ и стоило сдѣлать что-нибудь не по его желанію, чтобы онъ тотчасъ же почувствовалъ себя глубоко обиженнымъ: его грудь подымалась, лицо принимало серьезное выраженіе и, при большомъ раздраженіи, упомянутые выше звуки усиленно повторялись, повидимому, чтобы испугать обидчина. Къ огорченію всего экипажа, онъ умеръ, не достигнувъ Англіи.
Уэллесъ тоже выставляетъ сіаманга въ болѣе благопріятномъ свѣтѣ. «Я купилъ», говоритъ онъ, «маленькую длиннорукую обезьяну этого вида, которую туземцы поймали и такъ крѣпко связали, что даже поранили ее. Сначала онъ былъ довольно дикъ и хотѣлъ кусаться, но когда мы развязали его, предоставили ему для гимнастическихъ упражненiй два шеста подъ навѣсомъ дома и привязали ero короткой веревкой къ кольцу, свободно двигающемуся по шесту, такъ что онъ могъ ходить и лазать впередъ и назадъ, то онъ скоро успокоился, принялъ довольный видъ и сталъ очень проворно прыгать туда и сюда. Сначала онъ обнаруживалъ ко мнѣ антипатію, которую я старался устранить тѣмъ, что всегда самъ кормилъ его. Но разъ, во время кормленія, онъ такъ сильно укусилъ меня, что я вышелъ изъ терпѣнія и сильно ударилъ его. Въ этомъ мнѣ пришлось раскаяваться, такъ какъ послѣ этого онъ сталъ ко мнѣ относиться еще хуже. Моему мальчику-малайцу онъ позволялъ играть съ собой; этими играми, а также своими собственными упражненіями, легкостью и ловкостью прыжковъ онъ доставлялъ намъ большое удовольствіе. Когда я возвратился въ Сингапуръ, онъ привлекалъ общее внимание. Ѣлъ онъ почти всѣ роды фруктовъ и рисъ, и я надѣялся, что его удастся перевезти въ Англію, но онъ умеръ передъ самымъ «отъѣздомъ». Разсказъ этотъ имѣетъ уже совершенно другой тонъ, чѣмъ разсказъ Дювоселя, и притомъ совершенно согласуется съ тѣмъ, что мы знаемъ объ остальныхъ длиннорукихъ обезьянахъ. Одинъ хулокъ, котораго Гарланъ держалъ живымъ пять мѣсяцевъ, сталъ менѣе, чѣмъ въ мѣсяцъ такимъ ручнымъ, что гулялъ, держась за руку хозяина и опираясь другою рукой о землю. «На мой зовъ», разсказываетъ Гарланъ, «онъ приходилъ, садился около меня на стулъ, чтобы завтракать вмѣстѣ со мною, и бралъ съ тарелки яйцо или крыло курицы, не пачкая скатерти. Онъ пилъ также кофе, шеколадъ, молоко, чай и т. п. и хотя обыкновенно онъ пилъ, погружая въ жидкость руку, но, чувствуя сильную жажду, онъ бралъ сосудъ въ обѣ руки и пилъ изъ него, какъ люди.
