китайской, внутренне-азиатской, северно-американской, мексиканско-перуанской“. История нового искусства (Die neuere Kunstgeschichte) начинается там, где обрывается археология, заканчивает Булле. „Внутренней мотивировки для разделения обеих дисциплин, пожалуй, нет; оно является лишь следствием обширности всего предмета и обусловленного различным состоянием памятников метода работы. Археолог должен быть хорошо осведомлен в истории нового искусства, чтобы, на основании менее разрозненного материала, изучить силы, двигающие искусство. Еще в большей степени историк нового искусства должен знать античность, которая так часто служила закваскою для развития искусства в новое время“.
Если встать на усвоенную в Германии точку зрения и проводить механическим путем деление всей истории искусства на археологию, понимая под нею историю искусства древности, хотя бы до Юстиниана, и на историю нового искусства, включая в нее искусство средневековое, эпохи Возрождения и все последующее, то, в сущности, смело можно сдать в архив самое понятие археологии и по-просту говорить об истории древнего искусства, распределяя его по рубрикам: искусство доисторическое, египетское, передне-азиатское, греческое (вспомним, что уже Брунн озаглавил свое последнее произведение „Griechische Kunstgeschichte“), римское, ранне-христианское. Мы полагаем, однако, что сдавать археологию в архив еще рано; что, с одной стороны, археология не есть история древнего искусства (включая сюда и археологию доисторическую и археологию ранне-христианскую), а с другой — что наряду с историей нового искусства, в тех хронологических рамках, какие для нее отводятся, может существовать своя археология. На установившееся в науке деление на археологию и на историю нового искусства, несомненно, оказало влияние освященное традицией деление истории на древнюю, среднюю и новую — деление, которое, с строго научной точки зрения, вряд ли кто стал бы поддерживать и которым приходится пользоваться по чисто практическим соображениям, имеющим практическую важность для исследователя, но вовсе не обязательным, а иногда и вредоносным для существа дела.
Говорить много о том, что археология и история искусства стоят в ближайшем и теснейшем соотношении, вряд ли есть нужда. Это ясно само по себе и доказывается уже одним тем обстоятельством, что и та и другая оперируют над одним и тем же материалом. И археология и история искусства руководствуются, при занятиях памятниками искусства и старины, одним и тем же методом. И основная теоретическая цель, к которой стремится как археология, так и история искусства, как и всякая иная наука, одна и та же: подойти возможно ближе к установлению истины.
