сталъ, свои аттрибуты, свои маленькіе недостатки — капризы, и новыхъ художниковъ, — „героевъ“, борющихся за новую, свою собственную красоту, ими окончательно еще не завоеванную. „Боги“ были въ свое время „героями“; они искали, боролись и побѣждали. Каждый изъ нихъ открылъ наконецъ свою красоту и былъ переселенъ на Олимпъ. И теперь почти всѣ они спокойно разсказываютъ намъ увлекательныя, но старыя, милыя сказки, каждый о своей красотѣ. Они спокойны на своихъ тронахъ и я первый кладу на ихъ алтарь свои цвѣты. „Герои“ — молодые — алтарей не имѣютъ, но кое-кто изъ нихъ навѣрное заслужитъ себѣ со временемъ и алтарь и цвѣты, если только не собьется съ дороги или не остановится среди пути. Покамѣстъ же всѣ они еще борются, ищутъ, бьются, горятъ. И я съ радостью гляжу на ихъ битвы.
Малявинъ выставилъ большое полотно „Вихрь“, — бабы въ экстазѣ пляски. Картина вызываетъ конечно въ большинствѣ публики нареканія за взятый художникомъ старый сюжетъ. Но въ сюжетѣ ли, въ бабахъ ли дѣло? Ничуть не о бабахъ разсказываетъ онъ во всѣхъ своихъ картинахъ. Какъ мнѣ уже приходилось высказываться раньше „сюжетъ“ Малявина гораздо глубже. Стихійное чередованіе ярко-красочныхъ пятенъ, огненное ликованіе краснаго, пунцоваго, желтаго, синяго, зеленаго, сизаго, цѣлый вихрь этихъ красокъ, хаосъ этихъ тоновъ — вотъ сюжетъ Малявина. Бабы же и пляска ихъ — лишь прекрасный и очень подходящій фонъ для главной его темы, лишь предлогъ для талантливаго разсказа о стихійныхъ размахахъ природы. Если же говорить о бабахъ, то пляшутъ онѣ дѣйствительно увлекательно: расплясались и не остановятся, одержимыя могучимъ ритмомъ. Какъ пламя взвиваются пунцовыя, желтыя одежды, вьются платки, блестятъ глаза, сверкаютъ улыбки, зубы и среди этого вихря пляски, какъ тишина въ вихрѣ водоворота, — остановившійся экстатическій взоръ, окаменѣлое лицо одной изъ пляшущихъ. Впрочемъ, съ технической стороны лицо это кажется мнѣ менѣе совершеннымъ, чѣмъ остальныя. Оно какъ то слишкомъ „сдѣлано“. Лицо же пляшущей на первомъ планѣ, въ лѣвой части картины, — прекрасно своей грубой экзальтаціей. И здѣсь стихія, — стихія ритма.
Изъ всего выставленнаго Сѣровымъ наиболѣе нравится мнѣ „Купанье“. Ослѣпительный блескъ полуденнаго солнца на волнахъ, на лоснящейся шерсти лошади, мокрое тѣло мальчика, — все это передано съ тонкимъ мастерствомъ, для Сѣрова, впрочемъ неудивительнымъ. Къ запечатлѣнію такихъ явленій, какъ едва уловимые солнечные блики, онъ подходитъ геніально просто, — мазокъ, другой и загорѣлось солнце на полотнѣ. И хочется сказать: въ искусствѣ кратчайшій путь между мечтой и ея воплощеніемъ есть красота.
Прекрасенъ тройной портретъ работы Головина. Онъ едва ли
