поражены красотою человѣческаго сердца, но лишь въ рѣдкихъ случаяхъ знакомы они съ жизнью бѣднѣйшихъ классовъ; и если они могутъ еще воспѣвать или изображать въ условной обстановкѣ римскаго, или военнаго героя, они оказываются безпомощными, когда пытаются изобразить героя, дѣйствующаго въ той скромной обстановкѣ народной жизни, которая имъ чужда. Немудрено, поэтому, если большинство подобныхъ попытокъ неизмѣнно отличается напыщенностью и риторичностью[1].
Безчисленное количество обществъ, клубовъ и союзовъ для развлеченій, для научныхъ работъ и изслѣдованій, для образовательныхъ цѣлей и т. п., распространившихся за послѣднее время въ такомъ количествѣ, что потребовались бы многіе годы для простой ихъ регистрации, представляютъ другое проявленіе той же вѣчно-дѣйствующей силы, призывающей людей къ объединенію и взаимной поддержкѣ. Нѣкоторыя изъ
- ↑ Побѣгъ изъ французской тюрьмы чрезвычайно затруднителенъ; но, несмотря на это, въ 1884 или въ 1885 году одному арестанту удалось убѣжать изъ одной изъ французскихъ центральныхъ тюремъ. Ему даже удалось скрываться въ теченіе цѣлаго дня, несмотря на поднятую тревогу и на устроенную на него облаву. Утромъ слѣдующаго дня онъ скрывался въ канавѣ, по близости одной небольшой деревушки. Можетъ быть, онъ разсчитывалъ стащить какіе-нибудь съѣстные припасы и одежду, чтобы перемѣнить арестантскій костюмъ. Но въ то время, какъ онъ лежалъ въ канавѣ, въ деревнѣ вспыхнулъ пожаръ. Онъ видѣлъ женщину, выбѣжавшую изъ одного изъ горѣвшихъ домовъ и слышалъ ея отчаянные вопли о помощи ребенку, находившемуся въ верхнемъ этажѣ горѣвшаго дома. Но никто не откликнулся на эти вопли. Тогда бѣжавшій арестантъ выскочилъ изъ своего убѣжища, вскочилъ въ горѣвшій домъ, и, съ опалённымъ лицомъ и горѣвшею на немъ одеждою, вынесъ ребенка изъ огня и передалъ его матери. Конечно, его сейчасъ же арестовалъ деревенскій жандармъ, не преминувшій появиться при этой оказіи и отправившій его обратно въ тюрьму. Объ этомъ фактѣ сообщили во всѣхъ французскихъ газетахъ, но ни одна изъ нихъ не подняла агитаціи объ освобожденіи героя-арестанта. Если бы онъ защитилъ тюремнаго надзирателя отъ нападенія товарища-арестанта, его конечно немедленно провозгласили бы героемъ. Но его поступокъ былъ актомъ простого человѣколюбія, онъ не могъ послужить къ прославленію государственнаго идеала; самъ арестантъ не объяснялъ его божественною благодатью, ниспосланною свыше, и этого было достаточно, чтобы объ героѣ забыли. Впрочемъ можетъ быть, ему прибавили еще полгода или годъ тюрьмы, за «похищеніе казеннаго имущества», т. е. арестантской одежды, въ которой онъ бѣжалъ.
поражены красотою человеческого сердца, но лишь в редких случаях знакомы они с жизнью беднейших классов; и если они могут еще воспевать или изображать в условной обстановке римского, или военного героя, они оказываются беспомощными, когда пытаются изобразить героя, действующего в той скромной обстановке народной жизни, которая им чужда. Немудрено, поэтому, если большинство подобных попыток неизменно отличается напыщенностью и риторичностью[1].
Бесчисленное количество обществ, клубов и союзов для развлечений, для научных работ и исследований, для образовательных целей и т. п., распространившихся за последнее время в таком количестве, что потребовались бы многие годы для простой их регистрации, представляют другое проявление той же вечно действующей силы, призывающей людей к объединению и взаимной поддержке. Некоторые из
- ↑ Побег из французской тюрьмы чрезвычайно затруднителен; но, несмотря на это, в 1884 или в 1885 году одному арестанту удалось убежать из одной из французских центральных тюрем. Ему даже удалось скрываться в течение целого дня, несмотря на поднятую тревогу и на устроенную на него облаву. Утром следующего дня он скрывался в канаве, поблизости одной небольшой деревушки. Может быть, он рассчитывал стащить какие-нибудь съестные припасы и одежду, чтобы переменить арестантский костюм. Но в то время, как он лежал в канаве, в деревне вспыхнул пожар. Он видел женщину, выбежавшую из одного из горевших домов и слышал её отчаянные вопли о помощи ребенку, находившемуся в верхнем этаже горевшего дома. Но никто не откликнулся на эти вопли. Тогда бежавший арестант выскочил из своего убежища, вскочил в горевший дом, и, с опалённым лицом и горевшею на нём одеждою, вынес ребенка из огня и передал его матери. Конечно, его сейчас же арестовал деревенский жандарм, не преминувший появиться при этой оказии и отправивший его обратно в тюрьму. Об этом факте сообщили во всех французских газетах, но ни одна из них не подняла агитации об освобождении героя-арестанта. Если бы он защитил тюремного надзирателя от нападения товарища-арестанта, его конечно немедленно провозгласили бы героем. Но его поступок был актом простого человеколюбия, он не мог послужить к прославлению государственного идеала; сам арестант не объяснял его божественною благодатью, ниспосланною свыше, и этого было достаточно, чтобы о герое забыли. Впрочем может быть, ему прибавили еще полгода или год тюрьмы, за «похищение казенного имущества», т. е. арестантской одежды, в которой он бежал.
