бя, какъ погубилъ Кестута. Надѣнь мою одежду и уходи съ княгиней, а я здѣсь останусь. Уже темно, и никто неузнаетъ“.
Пораженный Витовтъ сказалъ: „Что ты говоришь? Ты знаешь, что было-бы тогда съ тобой?"
Дѣвушка осталась непреклонной и сказала: „Знаю, что меня ждетъ, но моей смерти никто и не почувствуетъ, а твоя смерть была-бы несчастьемъ для Литвы. Бѣги, князь!" Витовтъ все еще отказывался принять такую жертву. Тогда дѣвушка сказала: „и я желаю послужить родинѣ, — мнѣ пріятно будетъ умереть за Литву. Ты, освободившись, столько добра сдѣлаешь ей; позволь и мнѣ принять въ этомъ участіе. Если любишь Литву, то долженъ меня послушать".
Глубоко потрясенный такой великой жертвенной любовью дѣвушки къ своему князю и къ родинѣ, Витовтъ принялъ ея жертву, переодѣлся въ ея платье, голову покрылъ бѣлымъ платкомъ и вмѣстѣ съ женой вышелъ изъ подземелья, безпрепятственно пройдя мимо стражи. Скоро они благополучно достигли Мазовіи, гдѣ ожидала ихъ сердечная встрѣча князя Януша и княгини Дануты. Оставшаяся въ подземельи Елена, лежа въ постели Витовта, оставалась въ такомъ видѣ три дня, не возбуждая подозрѣнія. На четвертый день уходъ Витовта обнаружился: преслѣдовать Витовта было уже поздно. Елену повѣсили. Жестоко расправился Ягайла и съ родственниками Кестута и Бируты,—двое изъ нихъ — Видимунтъ и Бутримъ — были колесованы. Все это произошло осенью 1382 года (Dlugosz „Hist. Polon.“ t. X, 412; Wapowski „Dzieje Kor. Pol. і W. Кs. Litewskiego" t. I, 9, прим. 1; Барбашевъ: „Витовтъ и его полит.", гл. II, 24—25). Мстительный Ягайла началъ войну съ Мазовіей.
