своеобразныхъ воплощеній того или другого религіознаго понятія, были достаточны единственно для передачи тѣхъ впечатлѣній и чувствъ, какія, въ души простой и вѣрующей, вызываетъ самый обрядъ церковный, притомъ — обрядъ, совершаемый при самой скромной и бѣдной обстановкѣ, въ неказистой деревянной сельской церкви, гдѣ простой людъ, стоя на колѣняхъ, съ покаяніемъ вкушаетъ единый доступный ему хлѣбъ умственной жизни. Правда, и у Мицкевича есть подобное мѣсто, въ IV части «Дѣдовъ»: «ты помнишь-ли, когда тебѣ было лѣтъ десятокъ, и въ первый разъ ты въ увлеченіи духа, склонился набожно на колѣни передъ рѣшеткой алтаря. И вдругъ надъ образомъ раздвинулась занавѣска, блеснула чаша, зазвенѣлъ звонокъ. Со мной въ такую минуту душа какъ будто разставалась» ― Но то чтó у Мицкевича явилось разъ только, да и то въ неизданномъ при жизни поэта варьянтѣ, то что онъ отложилъ, какъ ненарушимо святое, но уже пережитое воспоминаніе изъ дѣтства, у Кондратовича было любимой темою, которую онъ разрисовывалъ сто разъ, на разные лады, не потворяясь притомъ въ самомъ описаніи. Ксендзъ читаетъ по миссалу, органистъ фальшивитъ на клавіатурѣ, школьники на хорахъ перевираютъ латынь, вокругъ ― закопченныя стѣны, и нагорѣвшія свѣтильни на желтыхъ свѣчахъ, вмѣсто хоругвей какія-то лохмотья, угодники въ черныхъ рамахъ по стѣнамъ, и съ креста склоняется окровавленный Спаситель, нисходящій въ посвященномъ хлѣбѣ къ алчущимъ устамъ вѣрныхъ («Великій четвертокъ», II. 278. Школьные годы Демборога» ІІІ. 336).
И самъ Кондратовичъ въ поэзіи своей принимаетъ какъ бы личное участіе въ обрядѣ, замѣняетъ органиста, не считаетъ ниже себя «играть въ церкви, Богу во славу, и людямъ на пользу», на томъ же хрипломъ инструментѣ. Онъ переводитъ литургические гимны (VI. 293), сочиняетъ даже набожныя легенды къ святцамъ (VII. 65), размышленія на опредѣленные дни года (VII. 68), посвященные праздникамъ; мало того ― молитвы къ святымъ
