душныхъ теченія разной температуры, и когда вдругъ происходитъ смѣна всего, что окружало человѣка...
Послѣ такой метаморфозы, всѣ упавшія и погребенныя особенности прежняго быта еще сохраняются въ памяти и обращаются въ пищу жадно ухватывающей ихъ поэзіи, которая и занимается преимущественно раздумьемъ надъ мельчайшими чертами прежняго историческаго строя и быта. Она съ любовью останавливается надъ воспоминаніемъ о томъ, какъ люди сеймиковали и упивались, какіе вели процессы и затѣвали драки, о томъ даже какъ они одѣвались нѣсколько десятковъ лѣтъ тому назадъ или еще давнѣе. Современники юности Сырокомли находились именно въ подобномъ плачевномъ положеніи, по распаденіи польской республики, какъ рыбы выброшенныя на берегъ, но съ той разницею, что внесенныя въ несвойственную себѣ стихію животныя умираютъ, а люди живутъ и плодятся ― и въ чуждой имъ общественной средѣ, пока не приспособятся, въ третьемъ или четвертомъ поколѣніи, къ новымъ внѣшнимъ условiямъ жизни. Между моментомъ паденія прежняго порядка и той порой, когда общество успѣваетъ освоиться съ новыми, окружающими его условіями, тянется періодъ переходный, болѣе или менѣе продолжительный. Продолжительность же его зависитъ въ весьма значительной степени отъ того, какимъ образомъ къ тому же обществу относится самая та среда, съ которою его связали событiя, именно, требуетъ ли она отъ людей, чтобы прежде всего, они забыли свое прошедшее и затѣмъ старались приспособиться къ новому порядку вещей, или же, наоборотъ, старается облегчить имъ сперва такое приспособленіе, причемъ не исключается надежда, что они, вслѣдствіе того, сами забудутъ о временахъ минувшихъ.
У Сырокомли есть одно прекрасное мѣсто («Сеймъ Люблинскiй». III. 301. 1857 г.), въ которомъ рельефно указано на трудности, представляющіяся при сліяніи: «Племя, народъ-ли, всякъ языкъ особые нравы ведетъ отъ отцовъ, иные законы сборной жизни имѣетъ, по сво-
