діями господства церкви: «свѣтъ засіялъ надъ камнемъ Петровымъ и народились міру геніи искусства».
При такомъ фальшивомъ усвоеніи всему искусству эпохи Возрожденія — характера церковнаго, между тѣмъ, какъ искусство это весьма мало религіозно, даже въ самомъ Рафаэлѣ, и самые предметы изъ сферы церковной изображаетъ не въ религіозномъ духѣ, всѣ великіе мастера должны оказаться похожими другъ на друга. Леонардо и Рафаэль, Луини и Буонаротти, точно такъ, какъ Фра-Анжелико, становятся воплощеніями божескаго духа, въ предѣлахъ ученія Церкви, и во славу ея. «Изрекъ духъ божій ― и въ міръ явился Рафаэль Урбинскій». Но такимъ образомъ изъ характеристики улетучивается духъ Возрожденія, и остаются въ ней однѣ реторическія фразы безъ внутреннаго значенія.
Если Кондратовичу не удалась картина Возрожденія, то оцѣнка Реформаціи у него вышла крайне поверхностная («Перемышльскій каноникъ». 1851 г. I. 211, 238). Реформація у него объясняется своеволіемъ дворянставъ наравнѣ съ королевской властью, дворянство не церемонится и съ властью божеской―и съ фанатизмомъ женевскихъ и виттембергскихъ проповѣдниковъ, гласящихъ, что они восприняли всю премудрость Божію. Отъ Лютера и великихъ отступниковъ поэтъ отдѣлывается слишкомъ легкимъ способомъ, какъ патеры въ проповѣди: «черту любви святой они стерли въ себѣ, и не ея бальзамъ, но жолчь имѣютъ въ сердцѣ, и на устахъ ихъ брань, и гордость на челѣ». Общими мѣстами въ этомъ родѣ исполнены всѣ произведенія Кондратовича, имѣющія претензію на значеніе историческихъ. Есть въ числѣ ихъ и такія, которымъ нельзя сдѣлать иного упрека, кромѣ того, что они —совершенно излишни. Это ― тѣ, въ которыхъ преподается, на нѣсколькихъ страницахъ, просто рифмованная лекція изъ исторіи, съ одной стороны вовсе не нужная по ходу разсказа, а съ другой недающая ровно ничего болѣе, чѣмъ любой учебникъ («Селеніе Любранецъ». І. 202; въ этомъ стихотвореніи,
