ніи къ инымъ вещамъ; здѣсь онъ чувствовалъ что и какъ поэтъ, онъ имѣетъ предъ собой гражданскій долгъ, за который и далъ бы побить себя камнями, какъ св. Стефанъ. Въ первыхъ же своихъ «Поѣздкахъ», Сырокомля пятналъ дворянское право бича; неразъ онъ скорбитъ, что тамъ князь, здѣсь панъ, а тамъ еще судья граничный, иль депутатъ въ дорожномъ комитетѣ, всякъ на тронѣ своемъ разсѣвшися спѣсиво, ременнымъ скипетромъ творитъ судъ надъ вассалами (1858 г. Вильно. 126)». Еще въ Залучьи, Кондратовичъ проклиналъ винокурни (VII. 164) и подъ самый конецъ своей жизни еще давалъ совѣтъ: «соберитесь хозяева, вы идите толòкой — заорать глубоко ту дорогу, что березкой идетъ отъ села — да въ корчму. Забороньте конемъ, вы засыпьте руками. Пусть и слѣдъ и названье той дорожки исчезнутъ; а взойдетъ на ней колосъ ― станетъ легче всѣхъ (VII. 218. 1860 г.)». Наконецъ, еще къ очень ранней порѣ творчества Сырокомли относится и та чудесная сатира, въ формѣ дѣтскаго разсказа «Кукла», такъ непохожая на то, что онъ писалъ обыкновенно, немилосердно бичующая обычаи и сословіе, хотя онъ и не принадлежалъ къ сонму тѣхъ мастеровъ слова, которыхъ призваніе бичевать пороки и фальшъ: «ты, куколка моя, еще не знаешь: мы ― господа, а есть другіе люди, то ― мужики, такъ ихъ зовутъ; а боженька работать на господъ велѣлъ имъ строго строго… Папа лошадокъ любитъ, мама любитъ шпица, а мужиковъ бранятъ всѣ, часто бьютъ, и право, даже жалко… зачѣмъ же вѣчно ихъ? Ведутъ себя, должно быть, очень худо… Вотъ и вчера: папа послѣ обѣда заснулъ себѣ; ну, развѣ хорошо: пришли, весь полъ запачкали, орали, какъ медвѣди: дай хлѣба намъ, паночку, дай намъ хлѣба! Зачѣмъ имъ захотѣлось вдругъ? Ну, и велѣли ихъ посѣчь — и чтожъ? вѣдь подѣломъ».
На крестьянскій вопросъ, Кондратовичъ, конечно, смотрѣлъ какъ поэтъ, не вдаваясь въ его условія, сложность и трудности; вопросъ у него рѣшался моменталь-
