его открытія, поступилъ въ родѣ того швейцарца, который, послѣ битвы при Грансонѣ вбѣжавъ въ палатку Карла Смѣлаго и захвативъ крупнѣйшій его алмазъ, продалъ его за нѣсколько грошей, считая его стекломъ. Самый выводъ Кондратовича изъ приключеній Филиппа и его судьбы, представляется довольно безсодержательнымъ, въ какомъ смыслѣ его ни принять: въ положительномъ-ли, или въ ироническомъ: «горячими стремленьями души не увлекайся, а лишь смотри, что выгодно, что ― нѣтъ. Открой лицо, но сердце подъ замкомъ держи, и прежде, чѣмъ собой пожертвовать, спроси ― умно-ли? Будь холодно воздерженъ въ словѣ, и въ дѣлахъ. Не-то тебя Филиппомъ изъ Коноплей всякъ прозоветъ. Прошли уже года героевъ огненныхъ, и нынѣ ― только кровь, и брань да слезы, вотъ и вся ихъ мзда!»
Если бы однако поэту задали вопросъ ― а когда же были года огненныхъ героевъ? ― то онъ, самъ конечно, отвѣтилъ бы, что никогда. Разумѣется, приведенныя правила нравственности, пригодной для улитокъ, преподаны авторомъ въ шутку; такую нравственность Кондратовичъ презиралъ, такъ какъ самъ былъ человѣкъ искренній и непрактичный, и лично смахивалъ на Филиппа изъ Коноплей, если не во всемъ, что сдѣлалъ, то въ томъ, какъ относился къ разнымъ вещамъ. Отличался же онъ отъ этого героя тѣмъ, что однажды поселясь въ заколдованной области обожаемаго прошедшаго, онъ уже и до конца жизни представлялъ себѣ ее такою именно, не поддаваясь тѣмъ колебаніямъ, какія иногда возникали въ его же умѣ, не понявъ даже и возможности спуститься въ одинъ изъ болѣе глубокихъ Дантовыхъ круговъ, въ ту бездну, гдѣ и понынѣ трещатъ на огнѣ исторіи — души сродныя пану Филиппу изъ Коноплей.
