— А вотъ сейчасъ мы твоего Жаку допросимъ! довольно храбро отвѣчалъ Ковшиковъ.
И, хлопнувъ по плечу Жака, спросилъ:
— Жака! щи бонъ?
Жакъ, разумѣется, ничего не понималъ.
— Вотъ энто самое: бонъ?
И рыжій матросъ указалъ своимъ, не особенно чистымъ корявымъ пальцемъ на щи.
Жакъ понялъ. Онъ закивалъ головой и, весело щуря глаза отвѣтилъ:
— La soupe aux choux est exquise! (Щи вкусныя!)
— Карошъ! подтвердилъ и другой французъ.
— Хвалитъ щи Жака.
— Чего же онъ лѣниво ѣстъ? спросилъ Бастрюковъ.
— Не въ охотку. Говоритъ: солонину буду, сдѣлалъ свой вдохновенный вольный переводъ, ни на минуту не задумываясь, Ковшиковъ.
Когда бакъ со щами былъ опростанъ, артельщикъ вынулъ изъ него большой жирный кусокъ солонины, разрѣзалъ его на мелкіе куски и свалилъ крошево обратно. Всѣ ѣли мясо молча и не спѣша, видимо стараясь не опередить одинъ другого, чтобы всѣмъ досталось поровну.
Бастрюковъ свои куски сталъ было предлагать Жаку, но тотъ махалъ головой.
— Ѣшь, Жака! Ковшиковъ! скажи ему, чтобъ онъ ѣлъ и мою порцію! Я и щами сытъ.
— Анкоръ, Жака!
И такъ какъ мальчикъ-французъ не понималъ, чего отъ него хотятъ, то Ковшиковъ прибѣгнулъ къ наглядному объясненію. Взявъ въ одну руку кусокъ солонины и указывая другою на крошево Бастрюкова, онъ сунулъ свой кусокъ въ ротъ и повторялъ:
— Жака! Валяй анкоръ! Вуле-ву... анкоръ!
Жакъ, казалось, сообразилъ. Онъ объяснилъ, что ему довольно и благодарилъ.
