ромъ и писаремъ, которые все просили боцмана провести время «по-благородному», то-есть погулять въ садуи послѣ посидѣть въ трактирѣ и пойти въ театръ.
Но боцманъ на это былъ не согласенъ и, ступившина берегъ, отправился въ ближайшій кабакъ вмѣстѣ съ нѣсколькими матросами. И тамъ, конечно, веселіе было самое матросское. Скоро въ маленькомъ французскомъ кабачкѣ уже раздавались пьяныя русскія пѣсни, и французскіе матросы и солдаты весело отбиваютътактъ, постукиваютъ стаканчиками, чокаются съ русскими и удивляются той отвагѣ, съ которою боцманъ залпомъ глотаетъ стаканъза стаканчикомъ.
Нечего и говорить, что Ѳедотовъ былъ доставленъ на корветъ почти въ безчувственномъ состояніи и на утро былъ, по обычаю, еще болѣе преисполненъ боцманской важности, словно бы говоря этимъ: «на берегу я слабая тварь, а здѣсь боцманъ!»
Перваго декабря 186* года корветъ былъ готовъ. Провизіи взято было вдоволь, нѣсколько быковъ стояло въ стойлахъ; бараны, свиньи помѣщены въ устроенныхъ для нихъ загородкахъ и разная птица—въ большихъ клѣткахъ.
— Прощай, Европа! говорилъ Ашанинъ, когда послѣ полудня «Коршунъ» снялся съякоря и, отсалютовавъ крѣпости, вышелъ въ океанъ.
