— Сейчасъ, господа, буду раздавать.
Ревизоръ досталъ изъ денежнаго сундука, находящагося въ капитанской каютѣ, мѣшокъ, набитый золотомъ (англійскими фунтами), и вмѣстѣ со спискомъ принесъ въ каютъ-компанію. Жалованья приходилось за два мѣсяца. Было на что погулять на берегу!
И—странное дѣло—близость берега и новыхъ впечатлѣній производитъ внезапную перемѣну въ отношеніяхъ. Всѣ снова дружелюбно разговариваютъ между собой, раздаются смѣхъ и шутки. Раздраженіе другъ противъ друга исчезло словно какимъ-то волшебствомъ, и люди, которые вчера еще казались одинъ другому врагами, сегодня кажутся совсѣмъ другими —тѣми же добрыми товарищами и порядочными людьми. Происходитъ какое-то безмолвное общее примиреніе, и всѣ ссоры, всѣ недоразумѣнія забыты.
— И съ чего это мы съ тобой цѣлую недѣлю не говорили? обращается худой гардемаринъ Кошкинъ къ красивому брюнету Иволгину, протягивая руку.
— А чортъ знаетъ съ чего? весело отвѣчаетъ Иволгинъ.
— По глупости! выпаливаетъ здоровый рыжій Быковъ и смѣется.
И Ашанинъ сердечно протянулъ руку одному штурманскому кондуктору, съ которымъ поссорился въ одномъ горячемъ спорѣ, и спросилъ:
— Вы не сердитесь?
— Нисколько. А вы?
— Какъ видите.
— А вы тогда меня не поняли въ спорѣ... Я вовсе не ретроградъ, какъ вы думали...
— Я этого и не думаю...
Уже одиннадцатый часъ. Попыхивая дымкомъ, «Коршунъ» идетъ полнымъ ходомъ, узловъ по десятивъ часъ, по штилѣвшему океану. Близость экватора даетъ себя знать нестерпимымъ зноемъ. Тентъ, стоящій надъ головами, защищаетъ мало. Жара ужасающая, и жажда страшная. Капи-
