смотрѣть на зелень, повидать чужой городъ и... выпить вволю...
Особенно щеголяли своимъ франтовствомъ такъ называемые на военныхъ судахъ «чиновники». Этою, нѣсколько презрительною въ глазахъ матросовъ кличкой зовутъ всѣхъ нестроевыхъ нижнихъ чиновъ, исполняющихъ обязанности, не относящіяся непосредственно къ тяжелому матросскому дѣлу, а именно: фельдшера, артиллерійскаго унтеръ-офицера, подшкипера, баталера и писаря. Эти «чиновники» составляютъ такъ-сказать «аристократію» бака, держатся особнякомъ, гнушаясь водить компанію съ матросами. Въ свою очередь и матросы относятся къ нимъ не особенно дружелюбно, считая ихъ лодырями, которымъ только и дѣла; что спать да «жрать», отращивая брюхо.
Не лишенъ былъ нѣкотораго великолѣпія и боцманъ Ѳедотовъ. Онъ вышелъ наверхъ тщательно вымытый, подстриженный и нѣсколько торжественный въ своей собственной рубахѣ съ голландскимъ передомъ, повязанной у шеи чернымъ шелковымъ платкомъ, въ необыкновенно скрипучихъ сапогахъ и въ новой фуражкѣ, надѣтой на затылокъ. Въ своей жилистой рукѣ, пропитанной настолько смолой, что никакое на свѣтѣ мыло не могло смыть этой черноты, боцманъ держалъ развернутый клѣтчатый носовой платокъ, впрочемъ болѣе для вида (нельзя же, боцманъ!), такъ какъ Захарычъ никогда имъ не пользовался и сморкался, несмотря на платокъ, при помощи двухъ своихъ корявыхъ пальцевъ.
Захарычъ предвкушалъ удовольствіе «треснуть» на берегу, но удовольствіе это нѣсколько омрачалось боязнью напиться, какъ онъ выражался, «во всю», то-есть до полнаго безчувствія (какъ онъ напивался, бывало, въ прежнее время), такъ какъ командиръ «Коршуна» терпѣть не могъ, когда матросы возвращались съ берега въ видѣ мертвыхъ тѣлъ, которыя надо было поднимать на веревкѣ со шлюп-
