волосами, головѣ почтеннаго хозяина. И вездѣ слышался гортанный говоръ, прерываемый веселымъ смѣхомъ, который лучше всякихъ словъ говоритъ, что люди довольны и даже счастливы.
Эти идиллическія семейныя картины какъ-то отвѣчали и этой чудной ночи и этой дивной природѣ и переносили Володю въ міръ первобытныхъ людей, счастливыхъ въ своемъ наивномъ невѣдѣніи ни войны, ни болѣзней, ни нужды, грѣющихся подъ горячимъ солнцемъ тропиковъ и довольствующихся кокосами, ананасами, бананами.
А на улицѣ то и дѣло встрѣчались полутемныя фигуры гуляюшихъ. Тихій говоръ и смѣхъ какъ-то таинственно разносятся въ воздухѣ, словно бы говоря о людскомъ счастьѣ. По временамъ раздавался мягкій, слегка звякающій по крупному жесткому песку улицы шумъ копытъ, и мимо Володи проносились съ веселымъ смѣхомъ стройныя фигуры амазонокъ-каначекъ, сидяшихъ по-мужски на маленькихъ лошадкахъ.
Володя повернулъ въ другую улицу, потомъ въ третью— все тѣ же хижины, все тѣ же идиллическія картины въ домахъ, все тѣ же встрѣчи гуляющихъ и катающихся верхомъ, — и вышелъ наконецъ въ лучше освѣщенную улицу съ несколькими лавками и ресторанами, въ которыхъ капитанысъ купеческихъ судовъ играли на биліардѣ и многіе канаки въ болѣе или менѣе европейскихъ костюмахъ потягивали водку или пиво. Вокругъ такихъ ресторановъ непремѣнно стояли кучки канаковъ, одѣтыхъ по-туземному, то-есть прикрытые слегка, съ голыми ногами и обнаженноюгрудью, и глазѣли на игроковъ.
Его величества однако не было въ числѣ играющихъ на биліардѣ. Какой-то англичанинъ, вѣроятно офицеръ съ англійскаго военнаго фрегата, стоявшаго на рейдѣ, на вопросъ Володи; нѣтъ ли короля въ числѣ играющихъ, отвѣчалъ, что онъ уже сыгралъ нѣсколько партій и ушелъ, вѣроятно, прогуляться среди подданныхъ, и совѣтовалъ Володѣ
