Ашанинъ былъ правъ. Въ общей радости обитателей корвета не принимали участія лишь нѣсколько человѣкъ; два или три офицера, боцмана и нѣкоторые изъ унтеръ-офицеровъ. Послѣдніе собрались въ палубѣ около боцманской каюты и таинственно совѣщались, какъ теперь быть— неужто такъ таки и не поучи матроса? Въ концѣ концовъ они рѣшили, что безъ выучки нельзя, но только надо бить съ разсудкомъ, тогда ничего— кляуза не выйдетъ.
Видимо недовольны были приказомъ и Первушинъ и артиллерійскій офицеръ. Не особенно сочувствовалъ ему и лейтенантъ Полѣновъ, но всѣ они старались скрыть это въ виду того, что большинство въ каютъ-компаніи восторженно говорили о новой эрѣ во флотѣ. Къ тому же и капитанъ, какъ извѣстно, былъ врагъ всякихъ тѣлесныхъ наказаній, и потому всѣ офицеры-«дантисты», бившіе матросовъ потихоньку, поневолѣ скрывали свое недовольство, не имѣя доблести открыто высказывать свои мнѣнія, что безъ линьковъ пропадетъ и дисциплинаи матросы не будутъ хорошими.
Въ тѣ отдаленныя времена не мало было моряковъ, выражавшихъ такія опасенія. Но время показало, что и дисциплина не пропала, и матросы добросовѣстно и усердно исполняютъ свое дѣло — и едва ли еще не лучше прежняго— и безъ тѣхъ ужасныхъ сценъ варварскихъ расправъ былого времени. И, главное, матросъ пересталъ работать изъ-подъ палки, пересталъ быть машинойи сдѣлался человѣкомъ.
Завтракъ у капитана прошелъ оживленно. Василій Ѳедоровичъ былъ, какъ всегда, радушенъ и гостепріименъ, держалъ себя такъ просто, по-товарищески, что каждый чувствовалъ себя свободно, не думая, что находится въ гостяхъ у своего начальника. Въ немъ было какое-то особенное умѣнье не быть имъ внѣ службы.
За шампанскимъ было много тостовъ и пожеланій. Капитанъ снова говорилъ о великомъ значеніи отмѣны тѣ-
