новъ, пощипывая по обыкновение свои густые пушистые усы, которыми онъ тщательно занимался. — Ну, разумѣется, вы можете вообразить, господа, какой винегретъ представляли вещи въ двухъ моихъ чемоданахъ: треуголка лежала вмѣстѣ съ сапожной щеткой, ботинки съ сорочками. Тутъ некогда было укладываться. Какъ только нашъ клиперъ по сигналу легъ въ дрейфъ вмѣстѣ съ другими двумя суднами эскадры, барказъ былъ на боканцахъ и ждалъ меня... Насилу выгребали. Вѣтеръ былъ свѣжій, и океанская волна гуляла здоровая.
— Куда же васъ перевели, Петръ Николаичъ?
— На флагманскій корветъ. Годъ я плавалъ съ адмираломъ... Ну, я вамъ скажу, и задавалъ онъ намъ всѣмъ страху... Умѣлъ заставить служить по-настоящему, надо правду сказать... Зналъ, чѣмъ пронять каждаго!
Вообще новый начальникъ эскадры— этотъ хорошо извѣстный въ то время во флотѣ контръ-адмиралъ Корневъ, котораго моряки и хвалили и бранили съ одинаковымъ ожесточеніемъ — былъ главнымъ предметомъ разговоровъ въ каютъ-компаніи за время перехода. Объ его вспыльчивомъ до бѣшенства характерѣ, объ его пляскахъ на палубѣ во время гнѣва и топтаніи ногами фуражки, объ его «разносахъ» офицеровъ и о томъ, какъ онъ школитъ гардемариновъ, разсказывались чуть ли не легенды. Но вмѣстѣ съ тѣмъ говорилось и о неустрашимости и отвагѣ лихого адмирала, объ его справедливости и сердечномъ отношеніи къ своимъ подчиненнымъ, объ его страсти къ морскому дѣлу и объ его подвигахъ во время Крымской войны, въ Севастополѣ.
Ашанина заинтересовала и, признаться, пугала эта оригинальнаяличность, соединявшая въ себѣ, судя по разсказамъ, такъ много и положительныхъ и отрицательныхъ качествъ. Привыкшій къ постоянно ровному и всегда вѣжливому обращенію своего капитана, Василія Ѳедоровича, юный гардемаринъ не безъ страха думалъ о возмож-
