не отказалъ себѣ въ удовольствіи, особенно любимомъ моряками: прокатился верхомъ на бойкомъ японскомъ конькѣ за городъ по морскому берегу и полюбовался чуднымъ видомъ, открывающимся на одномъ мѣстѣ острова — видомъ двухъ водяныхъ пространствъ, раздѣленныхъ узкою береговою полосой Тихаго океана и Японскаго моря.
Проскакавъ съ большою отвагой, хотя и съ малымъ умѣньемъ ѣздить верхомъ, нѣсколько верстъ, моряки вернулись въ городъ, и Володя тотчасъ же отправился на корветъ оканчивать свой трудъ. Оставалось переписать нѣсколько страницъ... Того и гляди, нагрянетъ адмиралъ, а у Ашанина работа еще неготова.
Наконецъ толстая объемистая тетрадь, испещренная цыфрами и полная самыхъ горячихъ изліяній, едва ли пригодныхъ въ отчетѣ, окончательно переписанаи просмотрѣна. Авторъ, какъ всѣ юные авторы, казалось, удовлетворенъ и ищетъ сторонняго одобрения. Подвернулся Лопатинъ, и авторъ читаетъ ему отрывки. Но мичмана, повидимому, не особенно интересуетъ ни историческій очеркъ Кохинхины, ни личность анамскаго короля Ту-Дука, ни рѣзня миссіонеровъ, ни списокъ французскихъ кораблей и цыфры французскихъ войскъ и ихъ заболѣваемости, ни страстныя филиппики противъ варварскаго обращенія съ анамитами, ни лирическія отступленія объ отвратительности войнъ, ни наивныя пожеланія, чтобы ихъ не было и чтобы дикарямъ не мѣшали жить, какъ имъ угодно, и насильно не обращаливъ христіанство.
— Однако! воскликнулъ веселый, жизнерадостный мичманъ Лопатинъ, воспользовавшись перерывомъ чтенія.
Ашанинъ вопросительно взглянулъ на своего слушателя.
— Вы вмѣсто коротенькаго служебнаго отчета цѣлую статью наваляли!
Это «наваляли» рѣзануло ухо автора.
