въ четыре! приказалъ Ашанину капитанъ. — И, разумеется, разбудите меня и раньше, если что-нибудь случится...
— Есть!
— И если вѣтеръ позволитъ, поставьте паруса. Всетаки ходу прибавится.
— Есть.
— Ну до свиданія, Ашанинъ. Хорошей вахты.
Капитанъ спустился внизъ и, не раздѣваясь, бросился на диванъ и тотчасъ же заснулъ. А старый штурманъ, придя въ каютъ-компанію, велѣлъ дежурному вѣстовому подать себѣ рюмку водки, честера ихлѣба и, основательно закусивъ, снова поднялся наверхъ, въ штурманскую рубку, поглядѣлъ на карту, отмѣтилъ приблизительный пунктъ мѣста корвета и, поднявшись на мостикъ, сказалъ Ашанину:
— Смотрите, голубчикъ, дайте мнѣ немедленно знать, если увидите какой-нибудь подозрительный огонекъ... И попросите отомъ же Полѣнова, когда онъ смѣнитъ васъ. Не забудете?
— Будьте покойны.
— То-то, на васъ я надѣюсь... Эка славно-то какъ стало... И ночь свѣтленькая... все видно! воскликнулъ Степанъ Ильичъ, осматривая въ бинокль еще разъ горизонтъ. — А парусовъ, пожалуй, и не придется ставить... Вѣтерокъ еле вымпелъ раздуваетъ... Ну что, какъ вамъ понравился этотъ подлюга-туманъ? Вѣрно, такого никогда еще не видали?
— Не видалъ... И, признаюсь, мнѣ было жутко, Степанъ Ильичъ.
— А вы думаете мнѣ не было жутко? мягко промолвилъ штурманъ. — Еще какъ жутко! Мѣста себѣ не находилъ, и въ голову все скверныя мысли лѣзли... А Василію Ѳедорычу, я полагаю, и еще жутче было... Вѣдь отвѣтственность-то вся на немъ, что мы дули полнымъ ходомъ въ туманѣ... И, главное, нравственная отвѣтственность, а
