не то, что передъ судомъ... И онъ молодчага— рѣшился... Другой бы не торопился такъ вызволять товарища, а онъ... Зато и пережилъ онъ много въ этотъ денекъ... Не даромъ съ мостика не сходилъ... На душѣ-то кошки скребли... Только не показывалъ онъ этого... вотъ и все... И нельзя себя обнаруживать хорошему моряку, чтобы не наводить паники на другихъ... Такъ-то, голубчикъ... Ну прощайте... Я спать пошелъ!
Старшій штурманъ спустился въ палубу, и Ашанинъ остался одинъ сторожить безопасность «Коршуна» и бывшихъ на немъ моряковъ.
Послѣ этого жуткаго дня всѣ сладко спали, кромѣ вахтенныхъ.
Въ третьемъ часу слѣдующаго дня «Коршунъ» входилъ на непривѣтный Дуйскій рейдъ, мрачный и пустынный, окаймленный обрывистыми лѣсистыми берегами, съ нѣсколькими виднѣвшимися на склонѣ казарменными постройками, въ которыхъ жили единственные и невольные обитатели этого печальнаго мѣста — ссыльно-каторжные, присланные на Сахалинъ для ломки каменнаго угля, и полурота линейныхъ солдатъ для надзора за ними.
Далеко отъ берега бѣлѣлись въ разныхъ мѣстахъ буруны, ходившіе черезъ гряды камней, которыми усѣяна эта бухта, и на одной изъ такихъ грядъ, съ опущенными стеньгами и брамъ-стеньгами, значительно разгруженный, стоялъ бѣдный клиперъ «Забіяка». Около него длинною вереницей копошились гребныя суда, пробуя тщетно стянуть съ каменьевъ плотно засѣвшій клиперъ.
Какъ только «Коршунъ» подошелъ насколько было возможно близко къ клиперу и, не бросая якоря, остановился, поддерживая пары— съ Забіяки отвалилъ вельботъ, и черезъ нѣсколько минутъ командиръ «Забіяки», плотный, коренастый брюнетъ съ истомленнымъ, осунувшимся липомъ, входилъ на палубу Коршуна», встрѣченный, какъ полагается по уставу, со всѣми почестями, присвоенными
