— Да я и не сержусь ни капельки... И прошу васъ всегда такъ со мною говорить.
Работы между тѣмъ кипѣли. Скоро рифы у марселей были отданы, брамсели были поставлены и для увеличенія хода вздернуты были и топселя по приказанію капитана. Сильно накренившись и почти чертя воду подвѣтреннымъ бортомъ, «Коршунъ» полетѣлъ еще быстрѣй. Брамъ-стеньги гнулись, и корветъ слегка вздрагивалъ отъ быстраго хода.
Черезъ нѣсколько минутъ «Коршунъ» ужъ нагналъ «Витязя», и на «Коршунѣ» тотчасъ же убрали топселя и одинъ изъ кливеровъ, чтобы не выскочить неделикатно впередъ.
— Что, небойсь раненько назначилъ «рандеву»? произнесъ, ни къ кому не обращаясь, Степанъ Ильичъ, и въ его старческомъ голосѣ звучали и радость, и торжество, и насмѣшка.
Улыбнулся и капитанъ и, обращаясь къ Невзорову, проговорилъ, видимо желая подбодрить его:
— Отлично управились, Александръ Иванычъ.
Обрадовался и Ашанинъ, увидавъ совсѣмъ близко и чуть-чуть на вѣтрѣ красивый, лежавшій почти на боку «Витязь» съ его высокимъ рангоутомъ, одѣтымъ парусами, которые бѣлѣлись теперь подъ серебристымъ свѣтомъ мѣсяца, выплывшаго изъ-за быстро несущихся облаковъ.
— Ну теперь я спать пошелъ. Спокойной ночи, Владиміръ Николаичъ! проговорилъ старшій штурманъ и какъ-то особенно крѣпко и значительно пожалъ руку Ашанину.
Скоро спустился къ себѣ въ каюту и Ашанинъ. Теперь онъ былъ единственнымъ обитателемъ гардемаринской каюты. Быковъ и Кошкинъ, произведенные въ мичмана, были переведены въ Гонконгѣ на клиперъ, гдѣ нехватало офицеровъ, а два штурманскіе кондуктора, произведенные
