въ бѣлоснѣжныхъ перистыхъ быстро несущихся облакахъ то снова показываясь изъ-за нихъ и заливая блескомъ полосу моря, на которомъ сверкали зайчики. Вѣтеръ замѣтно стихалъ, и скоро на обоихъ спутникахъ корветахъ, почти одновременно, поставили топселя и лиселя съ одной стороны.
Андрей Николаевичъ, вставшій по обыкновенно одновременно съ командой, въ пять часовъ, поднялся на мостикъ и, осмотрѣвъ, какъ стоятъ паруса, съ видимымъ чувствомъ удовлетворенія, что все на корветѣ исправно, проговорилъ:
— Чудный будетъ денекъ сегодня, Василій Васильичъ. Какъ у насъ ходъ?
— Десять узловъ, Андрей Николаичъ.
— Славно идемъ... Одолжите-ка бинокль, Василій Васильичъ.
И старшій офицеръ, взявъ бинокль, впился жадными ревнивыми глазами на «Витязь», осматривая его зоркимъ взглядомъ любящаго свое ремесло моряка.
Не найдя никакихъ погрѣшностей, замѣтить которыя могъ бы только такой дока старшій офицеръ, какимъ былъ Андрей Николаевичъ, онъ отдалъ бинокль Лопатину и торопливо сбѣжалъ съ мостика, чтобы носиться по всему корвету и приглядывать, какъ во время обычной утренней чистки моютъ, убираютъ и скоблятъ его любимый «Коршунъ».
