— А?.. Что?., произнесъ въ полуснѣ Володя, не открывая вполнѣ глазъ и скорѣй чувствуя, чѣмъ видя, передъ собой тусклый свѣтъ фонаря.
— Ваше благородіе... Владиміръ Николаичъ! Вставайте... На вахту пора! говорилъ чей-то мягкій голосъ.
Володя открылъ глаза, но еще не совсѣмъ освободился отъ чаръ сна. Еще мозгъ его былъ подъ ихъ впечатлѣніемъ, и онъ переживалъ послѣднія мгновенія сновидѣній, унесшихъ его далеко-далеко изъ этой маленькой каютки.
— Безъ десяти минутъ полночь! тихимъ голосомъ говорилъ Ворсунька, чтобъ не разбудить спящаго батюшку, зажигая свѣчу въ кенкеткѣ, висѣвшей почти у самой койки. —Опоздаете на вахту.
Сонъ сразу исчезъ, и Володя, вспомнивъ, какое онъ можетъ совершить преступленіе, опоздавши на вахту, соскочилъ съ койки и, вздрагивая отъ холода, сталъ одѣваться съ нервною стремительностью человѣка, внезапно застигнутаго пожаромъ.
— Что не опоздаю?.. Много до двѣнадцати? спрашивалъ онъ.
— Да вы еще успѣете, ваше благородіе. Должно, еще болѣе пяти минутъ.
Володя посмотрѣлъ на свои часы и увидалъ, что остается еще цѣлыхъ десять минутъ. О, Господи! онъ отлично могъ бы проспать по крайней мѣрѣ пять минутъ, если бъ его не разбудилъ такъ рано Ворсунька.
И ему безконечно стало жалко этихъ недоспанныхъ минутъ, и онъ не то обиженно, не то раздраженно сказалъ молодому бѣлобрысому вѣстовому:
— За что ты меня такъ рано поднялъ? За что?
Должно-быть и Ворсунькѣ стало жаль молодого барина, потому что онъ участливо проговорилъ:
— А вы, ваше благородіе, доспите на диванѣ въ каютъ-компаніи одѣмшись... Какъ будетъ восемь склянокъ я васъ побужу...
