нѣ надѣясь, что онъ мнѣ объяснитъ, чѣмъ такимъ была ознаменована прошедшая ночь. Но онъ молчалъ.
Я посмотрѣлъ на него — онъ казался усталымъ, глаза у него покраснѣли: послѣднее доказывало, что онъ провелъ безсонную ночь. Лицо его выражало глубокую грусть, настоящее горе. Онъ ходилъ, садился, вставалъ, бралъ какую попало книгу и тотчасъ ее оставлялъ, смотрѣлъ на свои инструменты, не дѣлая по нимъ обычныхъ наблюденій: — казалась, онъ не могъ ни устоять, ни усидѣть ни одного мгновенія на одномъ мѣстѣ.
Наконецъ онъ подошелъ ко мнѣ.
— Вы докторъ г. Аронаксъ? сказалъ онъ.
Вопросъ былъ такъ неожиданъ, что я смотрѣлъ на нето нѣсколько времени не отвѣчая.
— Вы докторъ? повторилъ онъ. Я знаю, многіе изъ вашей коллегіи были докторами: Гратіолетъ, Мокенъ-Тандонъ и другіе.
— Дѣйствительно, отвѣчалъ я: — я докторъ при госпиталяхъ. Я практиковалъ много лѣтъ прежде чѣмъ поступилъ въ музей.
— Очень радъ, г. профессоръ.
Мой отвѣтъ кажется совершенно удовлетворилъ капитана. Не зная, къ чему онъ меня объ этомъ спросилъ, я дожидался новаго вопроса.
— Г. Аронаксъ, сказалъ мнѣ капитанъ: согласитесь ли вы пользовать одного изъ моихъ товарищей?
— У васъ больной?
— Да.
— Я готовъ слѣдовать за вами.
— Пойдемте.
Признаюсь, сердце мое сильно билось. Не знаю почему, но я предполагалъ связь между болѣзнію этого человѣка и приключеніями прошедшей ночи. И тайна, и больной очень меня занимали и интересовали.
Капитанъ провелъ меня на корму „Наутилуса“ и впустилъ въ каюту, находящуюся около поста матросовъ.
Тамъ, на кровати, лежалъ человѣкъ лѣтъ сорока, съ энергическимъ лицомъ.
— Настоящій типъ Англо-саксонца! подумалъ я.
Я наклонился надъ нимъ. Онъ былъ не только боленъ, но
