— Это какой нибудь „геній“, съ позволенія ихъ чести, говорилъ достойный парень; никто его на землѣ „не понялъ“, онъ этимъ огорчился и вотъ ушелъ въ воду. „Коли они меня не поняли“ думаетъ: „такъ я уже не хочу теперь ихъ знать, — буду сидѣть въ водѣ и тутъ дѣлать ученыя открытія!“
Я не возражалъ Консейлю, но не вполнѣ раздѣлялъ его мнѣніе на этотъ счетъ.
Мнѣ не давали покою послѣднія происшествія.
Зачѣмъ насъ заточили въ каюту на ночь? И не только заточили, но даже опоили соннымъ зельемъ; зачѣмъ капитанъ Немо вырвалъ у меня изъ рукъ подзорную трубу, когда я хотѣлъ посмотрѣть нѣтъ ли чего въ виду? Какимъ образомъ получилъ смертельную рану этотъ человѣкъ, котораго мы похоронили?.
Все это наводило меня на самыя неутѣшительныя мысли.
Кто знаетъ, быть можетъ капитанъ Немо не только убѣгаетъ людей, но, при случаѣ, жестоко мститъ имъ.
Положительнаго, разумѣется, ничего нельзя было сказать. Я находился, какъ говорится, во мракѣ и видѣлъ только кое какіе слабые проблески, пока ничего не разъясняющіе.
— Нечего дѣлать! думалъ я. Будемъ писать подъ диктовку происшествій!
Ничто насъ не связываетъ съ капитаномъ Немо. Онъ отлично знаетъ что убѣжать съ „Наутилуса“ нѣтъ никакой возможности. Мы не можемъ, значитъ, назваться плѣнниками „на слово“. Насъ не связываетъ нравственное обязательство. Мы просто захвачены въ плѣнъ, мы настоящіе узники и гостьми насъ величаютъ только по утонченной любезности. Недъ Лендъ прямо объявилъ, что онъ не приминетъ воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ къ побѣгу. Я безъ сомнѣнія поступлю точно также.
Тутъ я останавливался, сердце мое смягчилось, и я подумалъ:
— А вѣдь я почувствую что то въ родѣ сожалѣнья, когда придется навсегда разстаться съ этимъ таинственнымъ человѣкомъ. И какъ рѣшить, надо ли его ненавидѣть, или ему удивляться? Что онъ, палачъ или жертва?
