развѣдки, намѣченной самимъ Куропаткинымъ, мы продвинулись на 16 верстъ впередъ, имѣли перестрѣлку, потери (1 казакъ и 1 лошадь), но рѣшительно ничего не узнали о противникѣ. Я надѣялся, что Орановскій потребуетъ отъ насъ наконецъ свѣдѣній и вообще энергіи, тѣмъ болѣе, что Тхазелинское бѣгство Абадзіева не могло внушать ему особенныхъ надеждъ на его ретивость, но… насъ не подталкивали, не безпокоили, и такимъ образомъ я не находилъ необходимой поддержки. За то тормазовъ еще прибавилось. Верхнеудинцевъ отъ Перевалова передали Свѣшникову, но, спрашивается, за какія заслуги? До сихъ поръ онъ рѣшительно ни чѣмъ себя не зарекомендовалъ, но развѣ не было всѣмъ извѣстно, что этотъ офицеръ былъ совершенно неспособенъ къ военной службѣ. Ему не доставало только одной ступни, вслѣдствіе чего онъ пѣшкомъ ходить не можетъ совсѣмъ, а ѣздитъ верхомъ съ большимъ рискомъ, ибо можетъ управлять только особенно смирною или дрессированною лошадью. Вѣдь это былъ несчастный человѣкъ при боевой обстановкѣ, одолѣваемый естественною физическою робостью! Можно ли въ самомъ дѣлѣ не робѣть, когда и верхомъ, и пѣшкомъ чувствуешь себя одинаково пропащимъ и безсильнымъ, когда, снявъ съ ноги особенный механизмъ, надо затѣмъ его приспособлять нѣсколько минутъ; а если въ эту минуту произойдетъ тревога, неожиданное нападеніе? Нечестно со стороны Свѣшникова служить въ строю не только въ военное, но и въ мирное время, и безнравственно со стороны начальства терпѣть такую аномалію. Но Свѣшниковъ былъ шикарнымъ гвардейскимъ офицеромъ съ протекціей, и конечно Абадзіевъ съ этимъ считался; къ тому же они были солидарны въ смыслѣ оглядки назадъ: первый по своей физической немощи, а второй по своимъ слабонервности и малодушію. О, какъ часто глаза ихъ высказывали другъ другу сочувствіе во время нашихъ военныхъ совѣтовъ, и какія молніи ненависти проносились надъ моей головой… но оба меня боялись и относительно иногда слушались.
Вечеромъ же я заявилъ Абадзіеву, что сидѣть въ Сандіазѣ не желаю, и требую выполненія задачи, т. е. насту-
