гали, что будетъ славное дѣло. Наполеонъ и его солдаты—не шутка! Ну, да какая надобность! какъ-будто мы и не видали ихъ?… Постоимъ и мы за себя… Бой подъ Витебскомъ, бой подъ Смоленскомъ, гдѣ мы сражались цѣлый день, слухи о Валутинскомъ дѣлѣ невольно наводили на мысль: немного-же взяли тамъ французы, хотя всегда были въ большемъ противу насъ числѣ; да и старикъ Кутузовъ, если бы не былъ увѣренъ въ успѣхѣ, то не далъ бы сраженія.—Но, выхваляя одного, грѣшили мы противъ благороднаго Барклая-де-Толли. Тогда дѣла были темны, послѣ все разъяснилось и онъ получилъ отъ потомства воздаяніе за свои заслуги. Съ самаго пріѣзда Кутузова какъ будто все переродилось: водворилась какая-то надежда и увѣренность. Притомъ мы сроднились съ мыслью о смерти, мало кто думалъ изъ этой войны выдти цѣлымъ: не сегодня, такъ завтра убьютъ или ранятъ. Въ подобныхъ толкахъ проходило время.
Въ полдень послышались пушечные выстрѣлы, рѣдко слѣдовавшіе одинъ за другимъ, и за Бородиномъ, по большой дорогѣ, показалась наша кавалерія. Она шла на рысяхъ. «Ну, говорили, видно порядочно прижали сердечныхъ дружковъ!» И мы съ минуты на минуту ожидали увидѣть французовъ. Но французовъ мы не видали, а слышали только чаще и чаще повторявшіеся выстрѣлы, которые объяснились потомъ тѣмъ, что французы напали на Шевардинскій редутъ. Подъѣхалъ къ нашему корпусу фельдмаршалъ и сѣлъ на складное кресло спиной къ непріятелю между 7-й и 24-й дивизіей. До этого времени я не видалъ Кутузова, а тутъ всѣ мы насмотрѣлись на него въ волю, хотя слишкомъ близко и не смѣли подойти къ нему. Склонивши голову, сидѣлъ онъ въ сюртукѣ безъ эполетъ, въ фуражкѣ и съ казачьей нагайкой чрезъ плечо. Генералы и штабъ-офицеры изъ его свиты стояли по сторонамъ, ординарцы, вѣстовые и нѣсколько спѣшившихся казаковъ расположились позади. Нѣкото-
