мѣнно на убой?»—спрашивали мы.—«Да какъ же, мои батюшки, вѣдь тамъ до смерти бьютъ....» заключилъ онъ.
Поѣвши и закуривъ трубки, мы вышли. Орудія были сняты съ передковъ. Впереди сошлись мы съ офицерами своихъ полковъ, стоявшихъ направо и налѣво въ баталіонныхъ колоннахъ. Разсматривали, на сколько было возможно, позиціи, разговаривали, шутили и смѣялись. Когда пролетало ядро надъ головами, говорили: «прощай, кланяйся нашимъ, что стоятъ назади....» другой, бывало, скажетъ: «до пріятнаго свиданья,» и фуражку подниметъ. Когда ядро летѣло рикошетомъ или катилось, обезсиленное, по землѣ, то кричали, чтобъ сторонились и береглись. Одинъ изъ нашихъ канонировъ посторонился къ лафету, да неловко, такъ что ядро, по видимому обезсиленное, съ рикошета попало ему въ бокъ. Онъ всталъ безъ посторонней помощи, но вдругъ скорчился; его повели назадъ, но онъ не дошолъ и до перевязочнаго пункта—умеръ. Такую еще силу имѣетъ ядро даже на землѣ. Бывали случаи, когда пролетитъ близко ядро, то кто-нибудь кивнетъ головою или пожмется; тогда насмѣшкамъ не было конца. А признаться, чувство страха невольно побуждало склонить голову или нагнуться, но стыдъ всегда удерживалъ. Деньщики пока бродили сзади батареи. Одинъ изъ нихъ, молодой парень изъ рекрутъ, такъ кивнулъ головой, что у него и киверъ офицерскій свалился съ головы. Мы всегда ходили въ фуражкахъ, а кивера наши подъ чахлами носили деньщики; это дѣлалось для того, чтобъ они не мялись.
О нашемъ ротномъ командирѣ, подполковникѣ, много говорить не стану. Человѣкъ онъ былъ, что называется тяжелый. Онъ ходилъ по батарѣе одинъ взадъ и впередъ, заложивши за спину руки. Подполковникъ былъ порядочный эгоистъ, думалъ только о себѣ, а до офицера, будь онъ голоденъ или холоденъ,—ему и надобности нѣтъ… Рота, правда, была у него исправна и хорошо обучена.
