Между-тѣмъ пушечная пальба усиливалась. Вдругъ въ Бородинѣ началась ружейная трескотня, такъ-что дымъ отъ выстрѣловъ началъ покрывать селеніе. Вскорѣ поднялась суматоха на выходѣ изъ Бородина, около моста; хотя это было въ виду у насъ и довольно близко, такъ что около насъ просвистывали ружейныя пули, однако за дымомъ, пылью и отчасти туманомъ трудно было разсмотрѣть, что тамъ дѣлается. Стояло насъ въ кучкѣ до десяти офицеровъ и артиллерійскихъ, и пѣхотныхъ. Одинъ изъ пѣхотныхъ офицеровъ опустился на колѣни и свалился на землю безъ крика и вздрагиванья, даже въ лицѣ не замѣтили перемѣны. Мы заключили, что въ него попала пуля. Послѣ довольно продолжительнаго осмотра замѣтили на вискѣ, подъ волосами, небольшое кровавое пятно. Пуля пробила ему високъ и засѣла въ мозгѣ. Офицеры взглянули одинъ на другаго и почти въ одинъ голосъ сказали: «вотъ славная смерть»; потомъ, такъ какъ люди были еще свободны, приказали отнести убитаго.
Скоро узнали, что непріятель вытѣснилъ изъ Бородина расположенный тамъ егерскій гвардейскій полкъ: что егеря 24-й дивизіи ударили на непріятеля въ штыки, прогнали его за рѣчку и разломали мостъ. Мнѣ, артиллеристу, показалось, что гвардейцы слишкомъ скоро оставили Бородино, но пѣхотные офицеры судили о нихъ строже; егерей-же 24-й дивизіи расхвалили. Всякое дѣйствіе и аттака тутъ же получали оцѣнку; даже удачный артиллерійскій выстрѣлъ не оставался безъ замѣчанія. Не знаю, на сколько была справедлива оцѣнка, но долженъ замѣтить, что между арміей и гвардіей было мало ладовъ. Гвардію, какъ отборное войско, разумѣется, больше берегли и доставляли ей больше удобствъ, но это-то и порождало зависть и недоброжелательство.
Послѣ занятія Бородина непріятель ближе подвинулъ свои батареи и сталъ стрѣлять ядрами и гранатами. Впереди шла сильная ружейная перепалка и пули во множествѣ летали
