амъ лучше понравится». Мы остались въ людской. То была большая, чистая и теплая комната. Въ домѣ оставались только старикъ со старухой для присмотра за домомъ, а господа уѣхали изъ Москвы и забрали все, что было можно. Для меня принесли хорошій тюфякъ, уложили и укрыли одѣялами, предлагали поѣсть; но я не могъ. Поручикъ долго съ ними разговаривалъ и разспрашивалъ; но мнѣ было не до того, и о томъ, что говорили, не осталось никакихъ воспоминаній. Когда я сталъ засыпать, то опять что-то грезилось, но послѣ я заснулъ покойно и, проснувшись, почувствовалъ себя немного лучше.
Переночевавъ, потащились мы опять. Себя я совершенно предоставилъ въ распоряженіе поручика. Онъ зачѣмъ-то старался добраться до Петровскихъ казармъ и разспрашивалъ попадавшихся изрѣдка людей. Я прежде раза два былъ въ Москвѣ на короткое время, мало ее зналъ, а тутъ и совсѣмъ не понималъ, гдѣ мы ѣдемъ. На все я мало обращалъ вниманія. Припоминаю, что по улицамъ было пусто; ворота и двери въ домахъ были заперты. Осталось, однакожь, въ памяти, что ѣхали мы долго, мостовая была скверная и тряская; ѣзда по камнямъ чрезвычайно меня безпокоила.
Подъѣзжая къ казармамъ, намъ начали попадаться раненые солдаты; они бродили по улицамъ. Подъѣхавъ къ воротамъ, мы остановились. Поручикъ послалъ разспрашивать и искать мѣста, гдѣ бы пріостановиться, а я лежалъ на повозкѣ. Дворъ заваленъ былъ ранеными; нѣкоторые изъ нихъ лежали, нѣкоторые сидѣли, а другіе прохаживались. Снаружи, около воротъ и около ограды, тоже лежали и сидѣли раненые. Всѣ они были съ обвязанными головами, подвязанными руками и на костыляхъ. Тутъ обратилъ на себя мое вниманіе солдатъ, шедшій съ подвязанною рукою, другою же поддерживалъ полу шинели; въ ней было навалено нѣсколь-
