коптятъ на ветчину, что и меня слѣдуетъ туда же подвѣсить, и многое другое въ такомъ же родѣ.
На другой день меня вынесли на рукахъ, уложили въ повозку, а ногу подвязали покромками. Къ счастію моему, деньщикъ мой захватилъ подушку, одѣяло и тулупчикъ и имъ меня прикрыли. Не знаю, сколько времени мы ѣхали; замѣтилъ я, однакожь, что поручикъ началъ обо мнѣ безпокоиться. Онъ примкнулъ къ какому-то остановившемуся обозу съ ранеными и позвалъ доктора. Докторъ, не снимая меня съ повозки, осмотрѣлъ и нашелъ поврежденіе въ колѣнномъ суставѣ. Примочили мнѣ ногу и дали чего-то проглотить. При этомъ я замѣтилъ, что докторъ, обратившись къ поручику, какъ-то сомнительно покачалъ головою. Послѣ уже сказалъ мнѣ поручикъ, что докторъ ему объявилъ, что мнѣ худо и что въ ногѣ можетъ сдѣлаться воспаленіе; но тогда онъ ничего не говорилъ, чтобы не тревожить меня. Отдохнувши, поѣхали мы опять по дорогѣ къ Москвѣ. Раненая наша лошадь начинала приставать. Деньщики наши шли пѣшкомъ и одинъ изъ нихъ, идя съ боку, правилъ лошадью. Поручикъ тоже большею частію шелъ около повозки. Вечеромъ подъѣхали мы къ Москвѣ; у заставы была военная команда, нѣсколько офицеровъ и, кажется, какой-то генералъ. Насъ остановили и, послѣ нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ поручикомъ, пропустили. Было уже поздно; ѣхали мы по какой-то улицѣ; вездѣ было пусто и мы не знали, гдѣ остановиться. Наконецъ, подлѣ одного большаго дома, поручикъ замѣтилъ старичка и обратился къ нему. Тотъ съ радостію отворилъ ворота, взялъ лошадь за узду и подвелъ къ крыльцу дома.—«Пожалуйте, пожалуйте, батюшки»! Поручикъ пошелъ въ домъ, но вскорѣ воротился и сказалъ, что тамъ убрано великолѣпно—но холодно и сыро.—«Намъ бы какой-нибудь уголокъ, только бы потеплѣе».—«Такъ пожалуйте въ людскую. Тамъ можетъ-быть
