жаль смотрѣть на страдалицу, зная, что единственнымъ исходомъ ея страданій была голодная смерть. Дѣйствительно, лошадь эта нѣсколько переходовъ шла за ротой и, какъ слышалъ я послѣ, отстала только около Москвы.
Отдохнувши, собрались мы ѣхать дальше. Сдѣлалась у меня лихорадка и жаръ; нога до того разболѣлась, что я едва доѣхалъ до привала, а тутъ уже не зналъ, какъ и ѣхать. Нога сильно распухла и особенно болѣла въ изгибѣ колѣна. Если, бывало, дорогой встряхнетъ гдѣ-нибудь повозку, то ногу какъ будто ножами рѣзало. Меня сажали такъ, чтобы туловище мое и правая нога были на повозкѣ, а больную, лѣвую ногу суконными покромками привязывали къ боку повозки, такъ что она только покачивалась и мнѣ было легче. У поручика болѣла раны на спинѣ; онѣ хотя были и довольно большія, но не глубоки,—удары палашей пришлись какъ-то вдоль; у него тоже ломило проколотую руку. Когда онъ пріѣхалъ на другой годъ къ намъ въ роту, то у него два пальца на рукѣ оказались сведенными до самой ладони и это ему было тѣмъ досаднѣе, что онъ хорошо игралъ на гитарѣ. Впрочемъ, несмотря на свои раны, поручикъ могъ свободно ходить и ѣздить.
Поздно вечеромъ мы остановились въ какой-то деревнѣ. Меня внесли въ грязную, черную и жаркую избу и положили на лавкѣ. Припоминаю, что въ избѣ было много народа и горѣла лучина. Представлялись мнѣ разныя галюцинаціи и все въ самомъ тяжеломъ и отвратительномъ видѣ. Особенно одну я помню, которую и теперь вспоминаю съ содраганіемъ. Въ городѣ, въ которомъ я учился, была огромная торговая баня, курная и черная; я иногда въ нее ходилъ. Тутъ мнѣ представилось, что я въ этой банѣ, что въ ней очень жарко, что люди тамъ не парились, а были привѣшены къ потолку сухіе, черные, съ страдальческими лицами; что ихъ
