ваніе комиссіи. Мнѣ казалось, что всѣ больные заключенные страдаютъ и умираютъ одинаково, независимо отъ того, за какимъ учрежденіемъ они числятся“.
— „Да, да, но вы мнѣ все таки не сказали, что вы приговорены административнымъ порядкомъ… Я ничего не могу для васъ сдѣлать. Не имѣю права“.
Такимъ образомъ я былъ и внѣ совѣтскаго закона. Теперь мнѣ стало понятнымъ, почему полупарализованный старикъ священникъ не былъ на освидѣтельствованіи комиссіей.
По какимъ-то высшимъ соображеніямъ, меня перевели въ одинъ прекрасный день въ другую камеру въ томъ же корридорѣ. Здѣсь насъ было 7 человѣкъ. Кромѣ меня, изъ „интеллигентовъ“ было трое: старикъ, бывшій полицейскій приставъ, полковникъ Матвѣевъ, приватъ-доцентъ политехническаго института Долгинъ и командиръ какой-то совѣтской пограничной бригады Кольцовъ. Остальные трое были: красноармеецъ солдатъ, студентъ комсомолецъ[1] и мелкій воръ рецедивистъ по прозвищу „Шило“.—Какъ говорится, небольшая, но теплая компанія. Комсомолецъ и „Шило“ страдали падучей болѣзнью въ очень тяжелой формѣ, и припадки повторялись ежедневно. Такъ какъ двери въ корридоръ были открыты, и тамъ тоже часто падали на полъ эпилептики и бились въ судорогахъ, то въ нашей камерѣ это было слышно. Комсомолецъ и „Шило“, слыша крики и шумъ припадочныхъ въ корридорѣ, падали одновременно и тоже начинали биться въ судорогахъ. Въ эти моменты весь этажъ представлялъ собой сплошной сумасшедшій домъ, такъ какъ почти во всѣхъ камерахъ находились эпилептики, на которыхъ заразительно дѣйствовали припадки товарищей.
За припадочными ухаживали ихъ же товарищи, т. е. одинъ прижималъ къ полу плечи больного, а другой держалъ за ноги. Потомъ, когда эпилептикъ успокаивался, его относили на кровать. Было не
- ↑ Прим. авт. „Комсомолецъ“—членъ союза коммунистической молодежи.
