давнымъ давно поставилъ крестъ, и послѣ революціи и отдѣленія Финляндіи отъ Россіи я всецѣло посвятилъ себя коммерческой дѣятельности. Обо всемъ этомъ было, внѣ всякихъ сомнѣній, извѣстно Чекѣ черезъ своихъ агентовъ, такъ какъ обо всѣхъ лицахъ, въѣзжающихъ въ предѣлы совѣтской Россіи, Чекѣ имѣетъ самые подробныя свѣдѣнія.
Послѣ Выборга въ вагонѣ, кромѣ меня, осталось только два пассажира: голландскій купецъ и его жена,—типичная русская дама.
Голландецъ былъ довѣреннымъ какой-то очень крупной голландской фирмы, заключившей недавно съ совѣтскимъ правительствомъ концессіонный договоръ. Онъ провелъ въ Петербургѣ почти весь 1922 и часть 1923 года. Несмотря на то, что ему удалось въ концѣ концовъ добиться концессіи, голландецъ былъ настроенъ весьма скептически и не вѣрилъ въ прочность договорныхъ обязательствъ совѣтскаго правительства.
„Поживемъ—увидимъ. Мое дѣло исполнять желанія моихъ хозяевъ“ и, обращаясь съ улыбкой ко мнѣ, онъ закончилъ свой разсказъ: „И вы поживете и увидите. А теперь давайте кончать разговоры, такъ какъ сейчасъ станція Теріоки, и къ намъ сядутъ въ вагонъ агенты финлядской развѣдки и тайные агенты совѣтской Чеки. И вообще помните мой совѣтъ: поменьше говорите въ Россіи. За нами, какъ за иностранцами, Чека тщательно слѣдитъ“.
На станціи Теріоки въ вагонъ вошло нѣсколько новыхъ пассажировъ. Еще не искушенный опытомъ я, при всемъ моемъ стараніи, не могъ различить кто изъ пассажировъ шпіонъ и гдѣ именно „наши“ и гдѣ „ихъ“ агенты.
Послѣ станціи Райяйоки нашъ вагонъ передали на другую вѣтку и мы покатили по пограничной зонѣ. Въ послѣдній разъ мелькнули въ окнѣ вагона нарядныя и аккуратныя зданія финляндской станціи, прошелъ черезъ вагонъ бравый унтеръ офицеръ финляндской пограничной стражи, и „сдалъ” насъ, т. е. меня и голландца съ женой, какому то субъекту въ неряш-
