пит крах, когда классовые интересы подсказывают ему необходимость апологии прусской монархии, но несмотря на все это или может быть даже вопреки этому — за гегелевским пониманием и толкованием действительности, за его как будто бы абстрактными формулами чувствуется биение пульса жизни во всей ее сложности и многокрасочности, чувствуется тонкое историческое чутье этого гиганта диалектики.
«Превосходство способа мышления Гегеля над способом мышления всех других философов, — писал Энгельс в своей рецензии на книгу К. Маркса «К критике политической экономии», — было в том огромном историческом чутье, которое лежало в его основе. Хотя форма была крайне абстрактна и идеалистична, все же развитие его мыслей всегда шло параллельно развитию мировой истории. Он первый пытался показать развитие и внутреннюю связь истории, и каким бы странным ни казалось нам теперь многое в его философии истории, все же грандиозность основных его взглядов даже в настоящее время еще достойна удивления, особенно если сравнить с ним его предшественников или тех, которые после него отваживались пускаться в общие размышления об истории…»[1].
Для исторической концепции Гегеля, наряду с этим, характерно то, что — в отличие от своих предшественников — он понимал независимость исторического процесса от благих пожеланий философов и политических деятелей и тесную взаимосвязь идеологических форм с каждой эпохой.
«Постичь то, что есть, — пишет Гегель, — вот в чем задача философии, ибо то, что есть — есть разум. Что же касается отдельных людей, то уж конечно каждый и без того сын своего времени: таким образом и философия есть точно так же современная ей эпоха, постигнутая в мышлении. Столь же глупо думать, что какая-либо философия может выйти за пределы современного ей мира, сколь глупо думать, что отдельный индивидуум может перепрыгнуть через свою эпоху, перепрыгнуть через Родос. Если же его теория в самом деле выходит за ее пределы, если он строит себе мир, каким он должен быть, то этот мир, хотя правда и существует, однако только в его мнении; последнее представляет собою мягкий материал, на котором можно запечатлеть все, что угодно» (стр. 18).
Гегель едко высмеивает тех философов, которые, вместо того чтобы «исходить из самой действительности», «поучают» эту действительность и стремятся навязать ей свои пожелания и идеалы.
Он показывает, что «даже платоновская республика, которая вошла в пословицу как образец пустого идеала, по существу ничего иного не изображает, как природу греческой нравственности» (стр. 16).
Правда, как мы видим, Гегель, правильно поняв историческую обусловленность всех идеологических форм каждой эпохи, все-таки не поставил перед собою вопроса (да и, стоя на идеалистических позициях, не мог его правильно поставить), что же является определяющим для характеристики каждой эпохи. Это смог только сделать Маркс, ответ которого полностью исчерпывается известной формулой: «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще». Но за Гегелем тем не менее все же остается та заслуга, что он близко подошел к этому вопросу.
- ↑ К. Маркс. К критике политической экономии, Партиздат, Москва, 1933, стр. 207.
