(простѣйшій анализъ доказываетъ это) содержатъ въ себѣ оба эти опредѣленія или момента. Основательность требуетъ, повидимому, чтобы начало, какъ основаніе, на которомъ построено все, было прежде всего вполнѣ изслѣдовано, и чтобы не шли далѣе, пока оно не утверждено прочно, а напротивъ, пока это не сдѣлано, отбрасывали все послѣдующее. Эта основательность представляетъ собою еще то преимущество, что она доставляетъ наибольшее облегченіе для мысли, что она имѣетъ собраннымъ въ зародышѣ все развитіе, и если она покончила съ этимъ зародышемъ, что всего легче, такъ какъ онъ есть простѣйшее, простое, какъ таковое, то покончила со всѣмъ; именно потребная при этомъ малая работа и служитъ существенною рекомендаціею для этой довольствующейся сама собою основательности. Это ограниченіе простымъ оставляетъ свободный просторъ произволу мышленія, которое не хочетъ само для себя оставаться простымъ, но присоединяетъ сюда свои рефлексіи. Сохраняя полное право прежде всего заниматься только принципомъ и тѣмъ самымъ не вдаваться въ дальнѣйшее, эта основательность въ самой своей дѣятельности совершаетъ противоположное тому, разсматривая, напротивъ, и дальнѣйшее, т.-е. категоріи иныя, чѣмъ принципъ, иныя предположенія и предразсудки. Такія предположенія, что безконечность отличается отъ конечности, что содержаніе есть нѣчто иное, чѣмъ форма, внутреннее — иное, чѣмъ внѣшнее, что опосредованіе не есть также непосредственность, — какъ будто кто-либо этого не зналъ, — также разсматриваются съ видахъ поученія, и служатъ при томъ предметами не доказательства, а разсказа и удостовѣренія. Въ такомъ поучающемъ дѣйствіи — этого нельзя назвать иначе — есть нѣчто плоское; но по существу дѣла и нѣчто истинное, равнымъ образомъ нѣчто дѣйствительное, такъ какъ оно направлено къ тому, чтобы показать отчасти неправильность такихъ допущеній даже предположительно, отчасти незнаніе того, что потребность и задача логическаго мышленія состоитъ именно въ изслѣдованіи, есть ли что-либо истинное конечное безъ безконечности, а также такая отвлеченная безконечность, или формальное содержаніе и безсодержательная форма, или такое внутреннее, которое не обладаетъ внѣшностью, или внѣшнее безъ внутренняго и т. д. Но эти образованіе и дисциплина мышленія, черезъ которыя достигается его пластическое отношеніе къ предмету, и которыми преодолѣвается нетерпѣніе вмѣшивающейся въ него рефлексіи, пріобрѣтаются единственно движеніемъ впередъ, изученіемъ и производительностью всего развитія.
При упоминаніи объ изложеніи Платона тотъ, кто стремится въ новое время къ самостоятельному построенію философской науки, долженъ припомнить о разсказѣ, по которому Платонъ семь разъ перерабатывалъ свои книги о государствѣ. Воспоминаніе о томъ и сравненіе, поскольку оно, повидимому, должно возникнуть при этомъ, могло бы даже вызвать желаніе, чтобы для сочиненія, въ которомъ, какъ принадлежащемъ новому времени, подлежатъ обработкѣ болѣе глубокій принципъ, болѣе трудный предметъ и болѣе богатый матеріалъ, былъ предоставленъ свободный досугъ переработать его семьдесятъ семь разъ. Такимъ образомъ авторъ, въ виду величія задачи, долженъ до
(простейший анализ доказывает это) содержат в себе оба эти определения или момента. Основательность требует, по-видимому, чтобы начало, как основание, на котором построено всё, было прежде всего вполне исследовано, и чтобы не шли далее, пока оно не утверждено прочно, а напротив, пока это не сделано, отбрасывали всё последующее. Эта основательность представляет собою еще то преимущество, что она доставляет наибольшее облегчение для мысли, что она имеет собранным в зародыше всё развитие, и если она покончила с этим зародышем, что всего легче, так как он есть простейшее, простое, как таковое, то покончила со всем; именно потребная при этом малая работа и служит существенною рекомендациею для этой довольствующейся сама собою основательности. Это ограничение простым оставляет свободный простор произволу мышления, которое не хочет само для себя оставаться простым, но присоединяет сюда свои рефлексии. Сохраняя полное право прежде всего заниматься только принципом и тем самым не вдаваться в дальнейшее, эта основательность в самой своей деятельности совершает противоположное тому, рассматривая, напротив, и дальнейшее, т. е. категории иные, чем принцип, иные предположения и предрассудки. Такие предположения, что бесконечность отличается от конечности, что содержание есть нечто иное, чем форма, внутреннее — иное, чем внешнее, что опосредование не есть также непосредственность, — как будто кто-либо этого не знал, — также рассматриваются с видах поучения, и служат при том предметами не доказательства, а рассказа и удостоверения. В таком поучающем действии — этого нельзя назвать иначе — есть нечто плоское; но по существу дела и нечто истинное, равным образом нечто действительное, так как оно направлено к тому, чтобы показать отчасти неправильность таких допущений даже предположительно, отчасти незнание того, что потребность и задача логического мышления состоит именно в исследовании, есть ли что-либо истинное конечное без бесконечности, а также такая отвлеченная бесконечность, или формальное содержание и бессодержательная форма, или такое внутреннее, которое не обладает внешностью, или внешнее без внутреннего и т. д. Но эти образование и дисциплина мышления, через которые достигается его пластическое отношение к предмету, и которыми преодолевается нетерпение вмешивающейся в него рефлексии, приобретаются единственно движением вперед, изучением и производительностью всего развития.
При упоминании об изложении Платона тот, кто стремится в новое время к самостоятельному построению философской науки, должен припомнить о рассказе, по которому Платон семь раз перерабатывал свои книги о государстве. Воспоминание о том и сравнение, поскольку оно, по-видимому, должно возникнуть при этом, могло бы даже вызвать желание, чтобы для сочинения, в котором, как принадлежащем новому времени, подлежат обработке более глубокий принцип, более трудный предмет и более богатый материал, был предоставлен свободный досуг переработать его семьдесят семь раз. Таким образом автор, в виду величия задачи, должен до
