Предложеніе содержитъ, такимъ образомъ, результатъ, оно въ себѣ самомъ есть этотъ результатъ. А обстоятельство, на которое здѣсь обращается вниманіе, зависитъ отъ того недостатка, что результатъ, какъ таковой, не выраженъ въ предложеніи; онъ познается въ послѣднемъ чрезъ внѣшнее разсужденіе. По этому поводу уже съ самаго начала слѣдуетъ сдѣлать то общее замѣчаніе, что предложеніе въ формѣ сужденія не приспособлено къ тому, чтобы выражать умозрительныя истины; знаніе этого обстоятельства могло бы устранить много недоразумѣній касательно умозрительныхъ истинъ. Сужденіе, есть отношеніе тожества между подлежащимъ и сказуемымъ; въ немъ отвлекается какъ отъ того, что подлежащее обладаетъ еще многими опредѣленіями, кромѣ заключающихся въ сказуемомъ, такъ и отъ того, что сказуемое шире подлежащаго. А если содержаніе умозрительное, то существеннымъ моментомъ является также нетожественное въ подлежащемъ и сказуемомъ, что не высказывается, однако, въ сужденіи. То парадоксальное и странное освѣщеніе, въ которомъ многое изъ новой философіи является не освоившимся съ умозрительнымъ мышленіемъ, зависитъ очень часто отъ употребленія формы простога сужденія для выраженія результатовъ умозрѣнія.
Для лучшаго выраженія умозрительной истины этотъ недостатотъ восполняется прежде всего прибавленіемъ противоположнаго предложенія: бытіе и ничто не одно и то же, которое также было выше высказано. Но при этомъ возникаетъ новый недостатокъ, состоящій въ томъ, что эти два предложенія между собою не связаны, а потому ихъ содержаніе является лишь въ отношеніи противорѣчія, между тѣмъ какъ оно относится къ одному и тому же, и опредѣленія, выражаемыя въ этихъ двухъ предложеніяхъ, должны быть просто соединены, — соединеніе, которое должно быть высказано лишь какъ безпокойство остающагося все же несовмѣстимымъ, какъ движеніе. Обычнѣйшее насиліе, совершаемое надъ умозрительнымъ содержаніемъ, состоитъ въ томъ, что ему придается характеръ односторонности, т.-е. выдвигается па первый плавъ лишь одно изъ тѣхъ предложеній, на которыя оно можетъ быть разложено. И, дѣйствительно, нельзя отрицать, что это предложеніе имѣетъ силу; но насколько это указаніе правильно, настолько же опо и ложно, ибо если уже берется изъ области умозрѣнія одно предложеніе, то по крайней мѣрѣ въ той же степени должно быть принято во вниманіе и указано и другое. При этомъ нужно еще упомянуть особенно о, такъ сказать, несчастномъ словѣ единство; единство еще болѣе, чѣмъ тожество, означаетъ субъективную рефлексію; оно понимается, главнымъ образомъ, какъ отношеніе, проистекающее изъ сравненія, изъ внѣшней рефлексіи. Поскольку послѣдняя находитъ одно и то же въ двухъ разныхъ предметахъ, между ними существуетъ единство въ томъ смыслѣ, что при этомъ предполагается полное безразличіе самихъ сравниваемыхъ предметовъ въ отношеніи къ этому единству, такъ что и это сравненіе, и единство не касаются вовсе самыхъ предметовъ и являются въ отношеніи къ нимъ лишь внѣшнимъ дѣйствіемъ и опредѣленіемъ. Вмѣсто единства было бы поэтому пожалуй лучше говорить нераздѣльность и нераздѣлимость; но эти термины не выражаютъ утвердительной стороны отношенія цѣлаго.-
Предложение содержит, таким образом, результат, оно в себе самом есть этот результат. А обстоятельство, на которое здесь обращается внимание, зависит от того недостатка, что результат, как таковой, не выражен в предложении; он познается в последнем чрез внешнее рассуждение. По этому поводу уже с самого начала следует сделать то общее замечание, что предложение в форме суждения не приспособлено к тому, чтобы выражать умозрительные истины; знание этого обстоятельства могло бы устранить много недоразумений касательно умозрительных истин. Суждение, есть отношение тожества между подлежащим и сказуемым; в нём отвлекается как от того, что подлежащее обладает еще многими определениями, кроме заключающихся в сказуемом, так и от того, что сказуемое шире подлежащего. А если содержание умозрительное, то существенным моментом является также нетожественное в подлежащем и сказуемом, что не высказывается, однако, в суждении. То парадоксальное и странное освещение, в котором многое из новой философии является не освоившимся с умозрительным мышлением, зависит очень часто от употребления формы простога суждения для выражения результатов умозрения.
Для лучшего выражения умозрительной истины этот недостатот восполняется прежде всего прибавлением противоположного предложения: бытие и ничто не одно и то же, которое также было выше высказано. Но при этом возникает новый недостаток, состоящий в том, что эти два предложения между собою не связаны, а потому их содержание является лишь в отношении противоречия, между тем как оно относится к одному и тому же, и определения, выражаемые в этих двух предложениях, должны быть просто соединены, — соединение, которое должно быть высказано лишь как беспокойство остающегося всё же несовместимым, как движение. Обычнейшее насилие, совершаемое над умозрительным содержанием, состоит в том, что ему придается характер односторонности, т. е. выдвигается па первый плав лишь одно из тех предложений, на которые оно может быть разложено. И, действительно, нельзя отрицать, что это предложение имеет силу; но насколько это указание правильно, настолько же опо и ложно, ибо если уже берется из области умозрения одно предложение, то по крайней мере в той же степени должно быть принято во внимание и указано и другое. При этом нужно еще упомянуть особенно о, так сказать, несчастном слове единство; единство еще более, чем тожество, означает субъективную рефлексию; оно понимается, главным образом, как отношение, проистекающее из сравнения, из внешней рефлексии. Поскольку последняя находит одно и то же в двух разных предметах, между ними существует единство в том смысле, что при этом предполагается полное безразличие самих сравниваемых предметов в отношении к этому единству, так что и это сравнение, и единство не касаются вовсе самых предметов и являются в отношении к ним лишь внешним действием и определением. Вместо единства было бы поэтому пожалуй лучше говорить нераздельность и неразделимость; но эти термины не выражают утвердительной стороны отношения целого.-
