Итакъ, получающійся здѣсь полный, истинный результатъ есть становленіе, которое не есть просто одностороннее или отвлеченное единство бытія и ничто. Нѣтъ, оно состоитъ въ такомъ движеніи, при которомъ чистое бытіе есть непосредственное и простое, но именно потому столь же есть чистое ничто, равнымъ образомъ есть и ихъ различіе, но оно столь же снимаетъ себя и не есть. Слѣдовательно, результатъ утверждаетъ также различіе бытія и ничто, но лишь какъ мнѣніе (gemeint,).
Предполагается, что бытіе есть, напротивъ, совсѣмъ иное, чѣмъ ничто, что пѣтъ ничего болѣе яснаго, чѣмъ ихъ безусловное различіе, и что нѣтъ ничего болѣе легкаго, чѣмъ указаніе этого различія. Но столь же легко удостовѣриться, что это невозможно, что ихъ различіе невыразимо. Тѣ, которые хотятъ настаивать на различіи бытія и ничто, могли бы потрудиться указать, въ чемъ оно состоитъ. Если бы бытіе и ничто имѣли нѣкоторую опредѣленность, которою они отличались бы, то они были бы, какъ указано, опредѣленнымъ бытіемъ и опредѣленнымъ ничто, а не чистымъ бытіемъ и чистымъ ничто, каковы они въ настоящемъ случаѣ.
Поэтому ихъ различіе совершенно пусто, каждое изъ нихъ есть въ равной мѣрѣ неопредѣленное; это различіе заключается, поэтому, не въ нихъ самихъ, а лишь въ нѣкототомъ третьемъ, въ мнѣніи. Но мнѣніе, есть одна изъ формъ субъективнаго, котораго мы теперь не касаемся. Третье же, въ чемъ даны бытіе и ничто, должно имѣть мѣсто и здѣсь; и оно дѣйствительно имѣетъ здѣсь мѣсто, оно есть становленіе. Въ немъ они даны, какъ различныя; становленіе есть постольку, поскольку они различны. Это третье есть иное, чѣмъ они; они суть лишь въ нѣкоторомъ другомъ, т.-е. это значитъ, что они суть не для себя. Становленіе есть данность бытія также, какъ и небытія; или ихъ данность есть лишь ихъ бытіе въ одномъ; именно такая ихъ данность есть вмѣстѣ съ тѣмъ то, что также и снимаетъ ихъ бытіе.
Требованіе указать различіе бытія и ничто заключаетъ въ себѣ также требованіе сказать, что же такое бытіе, и что такое ничто. Тѣ, которые возстаютъ противъ того, чтобы признать ихъ лишь за переходъ одного въ другое, и утверждаютъ о бытіи и о ничто то или другое, должны указать, о чемъ они говорятъ, т.-е. дать опредѣленіе бытія и ничто и доказать, что оно правильно. Безъ удовлетворенія этого перваго требованія старой науки, логическія правила которой они вообще признаютъ и примѣняютъ, всѣ эти заявленія о бытіи и ничто суть лишь произвольныя утвержденія и не имѣютъ никакого научнаго значенія. Если, напримѣръ, скажутъ, что существованіе, признаваемое въ данномъ случаѣ равнозначущимъ съ бытіемъ, есть дополненіе къ возможности, то тѣмъ самымъ предполагается другое опредѣленіе, возможность, и о бытіи говорится не въ его непосредственности, но даже какъ о чемъ-то несамостоятельномъ, условномъ. Для бытія, которое опосредовано, мы сохранимъ другое названіе — существованіе. Правда, бытіе представляютъ себѣ — какъ бы въ образѣ чистаго свѣта, — какъ ясность ничѣмъ не помраченнаго зрѣнія, ничто же, какъ чистую ночь, и связываютъ ихъ различіе съ этою хорошо извѣстною чувственною разницею. На самомъ же
Итак, получающийся здесь полный, истинный результат есть становление, которое не есть просто одностороннее или отвлеченное единство бытия и ничто. Нет, оно состоит в таком движении, при котором чистое бытие есть непосредственное и простое, но именно потому столь же есть чистое ничто, равным образом есть и их различие, но оно столь же снимает себя и не есть. Следовательно, результат утверждает также различие бытия и ничто, но лишь как мнение (gemeint,).
Предполагается, что бытие есть, напротив, совсем иное, чем ничто, что пет ничего более ясного, чем их безусловное различие, и что нет ничего более легкого, чем указание этого различия. Но столь же легко удостовериться, что это невозможно, что их различие невыразимо. Те, которые хотят настаивать на различии бытия и ничто, могли бы потрудиться указать, в чём оно состоит. Если бы бытие и ничто имели некоторую определенность, которою они отличались бы, то они были бы, как указано, определенным бытием и определенным ничто, а не чистым бытием и чистым ничто, каковы они в настоящем случае.
Поэтому их различие совершенно пусто, каждое из них есть в равной мере неопределенное; это различие заключается, поэтому, не в них самих, а лишь в некототом третьем, в мнении. Но мнение, есть одна из форм субъективного, которого мы теперь не касаемся. Третье же, в чём даны бытие и ничто, должно иметь место и здесь; и оно действительно имеет здесь место, оно есть становление. В нём они даны, как различные; становление есть постольку, поскольку они различны. Это третье есть иное, чем они; они суть лишь в некотором другом, т. е. это значит, что они суть не для себя. Становление есть данность бытия также, как и небытия; или их данность есть лишь их бытие в одном; именно такая их данность есть вместе с тем то, что также и снимает их бытие.
Требование указать различие бытия и ничто заключает в себе также требование сказать, что же такое бытие, и что такое ничто. Те, которые восстают против того, чтобы признать их лишь за переход одного в другое, и утверждают о бытии и о ничто то или другое, должны указать, о чём они говорят, т. е. дать определение бытия и ничто и доказать, что оно правильно. Без удовлетворения этого первого требования старой науки, логические правила которой они вообще признают и применяют, все эти заявления о бытии и ничто суть лишь произвольные утверждения и не имеют никакого научного значения. Если, например, скажут, что существование, признаваемое в данном случае равнозначущим с бытием, есть дополнение к возможности, то тем самым предполагается другое определение, возможность, и о бытии говорится не в его непосредственности, но даже как о чём-то несамостоятельном, условном. Для бытия, которое опосредовано, мы сохраним другое название — существование. Правда, бытие представляют себе — как бы в образе чистого света, — как ясность ничем не помраченного зрения, ничто же, как чистую ночь, и связывают их различие с этою хорошо известною чувственною разницею. На самом же
