дѣлѣ, если поточнѣе’ представить себѣ это зрѣніе, то легко убѣдиться, что въ абсолютной ясности видно не болѣе и не менѣе, чѣмъ и въ абсолютномъ мракѣ, что то и другое зрѣніе есть чистое зрѣніе, зрѣніе ничто. Чистый свѣтъ и чистый мракъ — двѣ пустоты, которыя суть одно и то же. Лишь въ опредѣленномъ свѣтѣ — а свѣтъ опредѣляется мракомъ, — слѣдовательно, лишь въ свѣтѣ помраченномъ, равнымъ образомъ, лишь въ опредѣленномъ мракѣ — а мракъ опредѣляется свѣтомъ, — во мракѣ освѣщенномъ, можно различить нѣчто, ибо лишь помраченный свѣтъ и освѣщенный мракъ имѣютъ различіе въ самихъ себѣ и потомѵ суть опредѣленное бытіе, существованіе.
При мѣчаніе 3-е. Единство, моменты котораго — бытіе и ничто — нераздѣльны, вмѣстѣ съ тѣмъ отлично отъ нихъ самихъ, есть относительно нихъ третье, которое въ своей своеобразнѣйшей формѣ есть становленіе. Переходъ есть то же, что становленіе, но только въ первомъ оба члена, между которыми совершается переходъ отъ одного къ другому, представляются болѣе покоящимся одинъ внѣ другого, а переходъ — совершающимся между ними. Гдѣ и какъ ни шла бы рѣчь о бытіи и ничто, должно быть и это третье; ибо они суть не для себя, а лишь въ становленіи, въ этомъ третьемъ. Но это третье имѣетъ многоразличные опытные образы, которые при отвлеченіи оставляются въ сторонѣ или пренебрегаются для того, чтобы ихъ продукты, бытіе и ничто, были прочно удержаны каждый для себя, и чтобы показать ихъ предохраненными отъ перехода. Въ противоположность такому простому дѣйствію отвлеченія довольно столь же просто напомнить объ опытномъ существованіи, въ которомъ эта отвлеченность сама есть нѣчто, существуетъ.
Иначе сказать, это суть вообще формы рефлексіи, чрезъ которыя фиксируется раздѣленіе нераздѣльнаго. При такомъ опредѣленіи самомъ въ себѣ и для себя дается и его собственная противоположность, такъ что вмѣсто того, чтобы обращаться къ природѣ вещей и апеллировать къ ней, довольно привести въ смятеніе это рефлексивное опредѣленіе въ немъ самомъ, взявъ его такъ, какъ оно дано, и обнаруживъ въ немъ самомъ его переходъ въ другое. Было бы тщетнымъ трудомъ стараться какъ бы изложить всѣ извороты и уловки рефлексіи и ея разсужденій съ цѣлію уничтожить и сдѣлать невозможными тѣ уклоненія и скачки, которыми она прикрываетъ свое противорѣчіе съ самой собою. Поэтому я и воздерживаюсь отъ того, чтобы принимать во вниманіе многія такъ называемыя соображенія и возраженія, приводимыя противъ того, что истина бытія и ничто не въ нихъ самихъ, а въ становленіе. Развитіе мысли, потребное для того, чтобы усмотрѣть тщету такихъ возраженій, или, правильнѣе, чтобы привести ихъ къ самоуничтоженію, осуществляется чрезъ критическое познаніе формъ разсудка; но тѣ, которые наиболѣе щедры на такого рода возраженія, сейчасъ же набрасываются уже на первыя предложенія со своими разсужденіями, не заботясь о томъ, чтобы помочь себѣ или быть вспомоществуемыми дальнѣйшимъ изученіемъ логики къ сознанію природы этихъ плоскихъ разсужденій.
деле, если поточнее’ представить себе это зрение, то легко убедиться, что в абсолютной ясности видно не более и не менее, чем и в абсолютном мраке, что то и другое зрение есть чистое зрение, зрение ничто. Чистый свет и чистый мрак — две пустоты, которые суть одно и то же. Лишь в определенном свете — а свет определяется мраком, — следовательно, лишь в свете помраченном, равным образом, лишь в определенном мраке — а мрак определяется светом, — во мраке освещенном, можно различить нечто, ибо лишь помраченный свет и освещенный мрак имеют различие в самих себе и потоми суть определенное бытие, существование.
При мечание 3-е. Единство, моменты которого — бытие и ничто — нераздельны, вместе с тем отлично от них самих, есть относительно них третье, которое в своей своеобразнейшей форме есть становление. Переход есть то же, что становление, но только в первом оба члена, между которыми совершается переход от одного к другому, представляются более покоящимся один вне другого, а переход — совершающимся между ними. Где и как ни шла бы речь о бытии и ничто, должно быть и это третье; ибо они суть не для себя, а лишь в становлении, в этом третьем. Но это третье имеет многоразличные опытные образы, которые при отвлечении оставляются в стороне или пренебрегаются для того, чтобы их продукты, бытие и ничто, были прочно удержаны каждый для себя, и чтобы показать их предохраненными от перехода. В противоположность такому простому действию отвлечения довольно столь же просто напомнить об опытном существовании, в котором эта отвлеченность сама есть нечто, существует.
Иначе сказать, это суть вообще формы рефлексии, чрез которые фиксируется разделение нераздельного. При таком определении самом в себе и для себя дается и его собственная противоположность, так что вместо того, чтобы обращаться к природе вещей и апеллировать к ней, довольно привести в смятение это рефлексивное определение в нём самом, взяв его так, как оно дано, и обнаружив в нём самом его переход в другое. Было бы тщетным трудом стараться как бы изложить все извороты и уловки рефлексии и её рассуждений с целью уничтожить и сделать невозможными те уклонения и скачки, которыми она прикрывает свое противоречие с самой собою. Поэтому я и воздерживаюсь от того, чтобы принимать во внимание многие так называемые соображения и возражения, приводимые против того, что истина бытия и ничто не в них самих, а в становление. Развитие мысли, потребное для того, чтобы усмотреть тщету таких возражений, или, правильнее, чтобы привести их к самоуничтожению, осуществляется чрез критическое познание форм рассудка; но те, которые наиболее щедры на такого рода возражения, сейчас же набрасываются уже на первые предложения со своими рассуждениями, не заботясь о том, чтобы помочь себе или быть вспомоществуемыми дальнейшим изучением логики к сознанию природы этих плоских рассуждений.
