и понятіи съ соотвѣтствующими отдѣлами Энциклопедіи изданія 1830 года оказывается, что авторъ строго удержалъ основныя мысли настоящаго сочиненія. Что самъ Гегель не считалъ существенными различія между Наукою логики и Энциклопедіею, видно изъ того, что многія мѣста, въ которыхъ первое изданіе логики отличается отъ Энциклопедіи, сохранены въ томъ же видѣ и въ просмотрѣнномъ Гегелемъ второмъ изданіи первой книги первой части.
Такимъ образомъ, нѣтъ основанія, при изученіи Гегеля, отдавать преимущество Энциклопедіи передъ Наукою логики въ томъ смыслѣ, чтобы первая могла считаться содержащею въ себѣ болѣе поздніе и болѣе выработанные взгляды Гегеля. Съ другой стороны, слѣдуетъ принять во вниманіе, что принадлежащій самому Гегелю Очеркъ энциклопедіи есть собственно краткій учебникъ, въ которомъ по самому его назначенію изложеніе болѣе кратко и до извѣстной степени болѣе поверхностно; дополненія же и разъясненія къ этому очерку, вошедшія въ него въ собраніи сочиненій Гегеля, принадлежатъ не ему, а взяты изъ записокъ его слушателей, и не могутъ поэтому притязать на полную авторитетность.
Философія Гегеля завершила собою движеніе нѣмецкаго идеализма, возбужденное Кантомъ. По Канту познаніе, какъ синтетическое сужденіе а priori, т.-е. какъ такое сужденіе, которое, будучи всеобщимъ и необходимымъ, вмѣстѣ съ тѣмъ обогащаетъ насъ содержаніемъ, по формѣ своей коренится въ сверхчувственной дѣятельности разума, содержаніе же почерпаетъ изъ представленій, отчасти тоже апріорныхъ (пространство и время), отчасти же получаемыхъ изъ чувственнаго воспріятія. Поэтому за предѣлами представленій познаніе прекращается, такъ какъ оно теряетъ всякое содержаніе: пространство и время, будучи лишь нашими представленіями, не могутъ быть мыслимы за предѣлами представляемаго міра; понятія же разсудка, какъ, то бытіе, субстанціальность, причинность, становятся за этими предѣлами лишь пустыми, безсодержательными формами, которымъ не соотвѣтствуетъ ничего реальнаго. Такимъ образомъ метафизика, какъ познаніе сверхъопытнаго, невозможна; мысль о сверхъ-опытномъ мірѣ сохраняетъ свое значеніе лишь для нашего практическаго убѣжденія, какъ мысль о царствѣ свободы, которой нѣтъ мѣста въ области опыта, и которая, однако, служитъ непремѣннымъ условіемъ нашей нравственной дѣятельности.
На ученіи Канта развитіе идеализа не могло, однако, остановиться, такъ какъ этому ученію не хватаетъ единства принципа. Такъ какъ познающій разумъ только оформливаетъ данное ему содежаніе, то неизбѣжно является вопросъ объ источникѣ этого содержанія. Для Канта остается нѣчто, врывающееся въ разумъ извнѣ и, однако, подчиненное его формамъ въ актѣ познанія. Стало быть, принципомъ служитъ не разумъ и не это нѣчто, а что-то общее, въ чемъ соединены форма и содержаніе познанія. Предположимъ, что это общее есть что-то совершенно непознаваемое, о чемъ мы не въ правѣ составить никакого сужденія, т.-е. къ
и понятии с соответствующими отделами Энциклопедии издания 1830 года оказывается, что автор строго удержал основные мысли настоящего сочинения. Что сам Гегель не считал существенными различия между Наукою логики и Энциклопедиею, видно из того, что многие места, в которых первое издание логики отличается от Энциклопедии, сохранены в том же виде и в просмотренном Гегелем втором издании первой книги первой части.
Таким образом, нет основания, при изучении Гегеля, отдавать преимущество Энциклопедии перед Наукою логики в том смысле, чтобы первая могла считаться содержащею в себе более поздние и более выработанные взгляды Гегеля. С другой стороны, следует принять во внимание, что принадлежащий самому Гегелю Очерк энциклопедии есть собственно краткий учебник, в котором по самому его назначению изложение более кратко и до известной степени более поверхностно; дополнения же и разъяснения к этому очерку, вошедшие в него в собрании сочинений Гегеля, принадлежат не ему, а взяты из записок его слушателей, и не могут поэтому притязать на полную авторитетность.
Философия Гегеля завершила собою движение немецкого идеализма, возбужденное Кантом. По Канту познание, как синтетическое суждение а priori, т. е. как такое суждение, которое, будучи всеобщим и необходимым, вместе с тем обогащает нас содержанием, по форме своей коренится в сверхчувственной деятельности разума, содержание же почерпает из представлений, отчасти тоже априорных (пространство и время), отчасти же получаемых из чувственного восприятия. Поэтому за пределами представлений познание прекращается, так как оно теряет всякое содержание: пространство и время, будучи лишь нашими представлениями, не могут быть мыслимы за пределами представляемого мира; понятия же рассудка, как, то бытие, субстанциальность, причинность, становятся за этими пределами лишь пустыми, бессодержательными формами, которым не соответствует ничего реального. Таким образом метафизика, как познание сверхъопытного, невозможна; мысль о сверх-опытном мире сохраняет свое значение лишь для нашего практического убеждения, как мысль о царстве свободы, которой нет места в области опыта, и которая, однако, служит непременным условием нашей нравственной деятельности.
На учении Канта развитие идеализа не могло, однако, остановиться, так как этому учению не хватает единства принципа. Так как познающий разум только оформливает данное ему содежание, то неизбежно является вопрос об источнике этого содержания. Для Канта остается нечто, врывающееся в разум извне и, однако, подчиненное его формам в акте познания. Стало быть, принципом служит не разум и не это нечто, а что-то общее, в чём соединены форма и содержание познания. Предположим, что это общее есть что-то совершенно непознаваемое, о чём мы не в праве составить никакого суждения, т. е. к
