чему категоріи разума вовсе непримѣнимы; тогда это общее не можетъ считаться и первоисточникомъ, такъ какъ, чтобы быть первоисточникомъ, нужно быть и обладать причиняющею силою, т.-е. подчиняться категоріямъ бытія и причинности. Поэтому, допуская нѣчто общее, какъ первоисточникъ разума и его содержанія, мы на самое это общее должны распространить формы разума, ввести его въ кругъ разумныхъ опредѣленій, т.-е. расширить познаніе за предѣлы опытн. Или это общее есть совершенно инородная разуму, не имѣющая съ нимъ ничего общаго вещь въ себѣ, и тогда оно есть non sens, мнимое, нелѣпое понятіе, или оно само есть членъ въ царствѣ разума и при томъ первенствующій въ немъ членъ.
Такова точка зрѣнія Фихте. Разумъ и содержаніе опыта, я и не я, объединяются, какъ въ своемъ первоисточникѣ, въ абсолютномъ я, которое въ своемъ безконечномъ стремленіи рефлектируетъ само себя, какъ свою противоположность, какъ бы раздѣляется на субъектъ и объектъ, я и не-я. Кантъ возразилъ бы на это, что мы не имѣемъ органа познанія этого абсолютнаго я, такъ какъ такому познанію не хватаетъ воззрительности. Дѣйствительно абсолютное я не можетъ быть предметомъ чувственнаго воззрѣнія; но отсюда слѣдуетъ только то, что, кромѣ чувственнаго воззрѣнія, мы обладаемъ способностью умственнаго воззрѣнія (intellectuelle Anschauung), при помощи которой мы и созерцаемъ абсолютное я.
Отъ Фихте совершился, однако, необходимый переходъ къ Шеллингу. Абсолютное я есть единство я и не-я, субъекта и объекта; слѣдовательно, оно уже не есть я, не есть субъектъ, но есть абсолютное тожество я и не-я, субъекта и объекта, то общее, которое лежитъ въ ихъ основѣ. Органомъ познанія этого абсолютнаго тожества остается и у Шеллинга умственное воззрѣніе, но образъ дѣйствія этого органа онъ понимаетъ иначе, чѣмъ Фихте. Для Фихте предметомъ умственнаго воззрѣнія служитъ я, субъектъ, и потому умственное воззрѣніе есть то же самое, что самосознаніе; по Шеллингу же самосознаніе есть лишь воспроизведеніе въ сознаніи безсознательнаго творческаго акта абсолютнаго. Эта способность сознательнаго общенія съ абсолютнымъ есть особый талантъ, свойственный не всякому, а какъ бы дарованный свыше лишь избраннымъ; здѣсь у Шеллинга открывается дорога въ произволу и мистикѣ.
Для Гегеля абсолютное есть также тожество субъекта и объекта, но только онъ отвергаетъ умственное воззрѣніе, непосредственное схватываніе абсолютнаго посредствомъ какой-то таинственной, дарованной не всѣмъ способности. Абсолютное дано намъ въ понятіи, и путь къ нему есть путь доступнаго всѣмъ мышленія. Мы восходимъ къ понятію абсолютнаго, очищая мысль отъ всего, что для нея несущественно, случайно, не проникнуто самою мыслію. Если возможна мысль объ абсолютномъ, то эта мысль сама должна совпасть съ абсолютнымъ, т.-е. абсолютное само есть мысль, очищенная отъ всего, что для нея чуждо и случайно,
чему категории разума вовсе неприменимы; тогда это общее не может считаться и первоисточником, так как, чтобы быть первоисточником, нужно быть и обладать причиняющею силою, т. е. подчиняться категориям бытия и причинности. Поэтому, допуская нечто общее, как первоисточник разума и его содержания, мы на самое это общее должны распространить формы разума, ввести его в круг разумных определений, т. е. расширить познание за пределы опытн. Или это общее есть совершенно инородная разуму, не имеющая с ним ничего общего вещь в себе, и тогда оно есть non sens, мнимое, нелепое понятие, или оно само есть член в царстве разума и при том первенствующий в нём член.
Такова точка зрения Фихте. Разум и содержание опыта, я и не я, объединяются, как в своем первоисточнике, в абсолютном я, которое в своем бесконечном стремлении рефлектирует само себя, как свою противоположность, как бы разделяется на субъект и объект, я и не-я. Кант возразил бы на это, что мы не имеем органа познания этого абсолютного я, так как такому познанию не хватает воззрительности. Действительно абсолютное я не может быть предметом чувственного воззрения; но отсюда следует только то, что, кроме чувственного воззрения, мы обладаем способностью умственного воззрения (intellectuelle Anschauung), при помощи которой мы и созерцаем абсолютное я.
От Фихте совершился, однако, необходимый переход к Шеллингу. Абсолютное я есть единство я и не-я, субъекта и объекта; следовательно, оно уже не есть я, не есть субъект, но есть абсолютное тожество я и не-я, субъекта и объекта, то общее, которое лежит в их основе. Органом познания этого абсолютного тожества остается я у Шеллинга умственное воззрение, но образ действия этого органа он понимает иначе, чем Фихте. Для Фихте предметом умственного воззрения служит я, субъект, и потому умственное воззрение есть то же самое, что самосознание; по Шеллингу же самосознание есть лишь воспроизведение в сознании бессознательного творческого акта абсолютного. Эта способность сознательного общения с абсолютным есть особый талант, свойственный не всякому, а как бы дарованный свыше лишь избранным; здесь у Шеллинга открывается дорога в произволу и мистике.
Для Гегеля абсолютное есть также тожество субъекта и объекта, но только он отвергает умственное воззрение, непосредственное схватывание абсолютного посредством какой-то таинственной, дарованной не всем способности. Абсолютное дано нам в понятии, и путь к нему есть путь доступного всем мышления. Мы восходим к понятию абсолютного, очищая мысль от всего, что для неё несущественно, случайно, не проникнуто самою мыслью. Если возможна мысль об абсолютном, то эта мысль сама должна совпасть с абсолютным, т. е. абсолютное само есть мысль, очищенная от всего, что для неё чуждо и случайно,
