должно бы было быть внутреннимъ, выступаетъ черезъ частность въ существованіе, какъ въ общность, почему оно уже не принадлежитъ болѣе лишь самому себѣ, но стоитъ во внѣшней связи; наоборотъ, такъ какъ единичное выдѣляется въ своей опредѣленности, какъ частность, то оно въ этомъ отдѣленіи есть нѣчто конкретное и, какъ отношеніе опредѣленности къ себѣ самой, нѣчто общее, относящееся къ себѣ и тѣмъ самымъ поистинѣ единичное; въ крайнемъ терминѣ общности оно изъ внѣшности переходитъ внутрь себя. Объективное значеніе умозаключенія въ первомъ умозаключеніи имѣетъ характеръ лишь поверхностный, такъ какъ въ немъ опредѣленія положены, еще не какъ единство, которое составляетъ сущность умозаключенія. Оно есть еще нѣчто субъективное, поскольку отвлеченное значеніе, свойственное его терминамъ, есть еще не въ себѣ и для себя, а въ субъективномъ сознаніи, стало быть изолировано. Впрочемъ отношеніе единичности, частности и общности есть, какъ оказалось, необходимое и существенное отношеніе формы опредѣленій умозаключенія; недостатокъ состоитъ не въ этой опредѣленности формы, а въ томъ, что не подъ этою формой каждому единичному опредѣленію свойственно вмѣстѣ съ тѣмъ большее богатство. Аристотель обращалъ вниманіе болѣе на простое отношеніе включенія, когда такъ излагалъ природу умозаключенія: если три опредѣленія относятся между собою такъ, что одинъ крайній терминъ входитъ полностью въ среднее опредѣленіе, а это среднее опредѣленіе — полностью въ другой крайній терминъ, то оба эти крайніе термины по необходимости образуютъ вмѣстѣ заключеніе. Здѣсь указано болѣе лишь на повтореніе одинаковаго отношенія, включенія, одного крайняго термина къ среднему, а этого затѣмъ къ другому крайнему, чѣмъ на взаимную опредѣленность трехъ терминовъ. А такъ какъ умозаключеніе основывается на вышеуказанной взаимной опредѣленности ихъ, то сейчасъ же оказывается, что другія отношенія терминовъ, свойственныя прочимъ фигурамъ, могутъ имѣть, какъ умозаключенія разсудка, достовѣрность лишь постольку, поскольку они могутъ быть сведены на это первоначальное отношеніе; это не различные виды фигуръ, стоящіе рядомъ съ первою, но съ одной стороны, поскольку онѣ должны быть правильными умозаключеніями, онѣ основываются вообще на существенной формѣ умозаключенія, которая есть первая фигура; а съ другой стороны, поскольку онѣ уклоняются отъ нея, онѣ суть видоизмѣненія формы, въ которыя необходимо переходитъ эта первая отвлеченная форма, тѣмъ самымъ опредѣляющая себя далѣе и къ полнотѣ. Сейчасъ окажется ближайшимъ образомъ, что отсюда вытекаетъ.
Е — В — Л есть такимъ образомъ общая схема умозаключенія въ его опредѣленности. Единичное подчинено частному, а послѣднее общему; поэтому единичное также подчинено общему. Или иначе единичному присуще частное, частному же общее; поэтому послѣднее присуще также единичному. Частное съ одной стороны, именно въ противоположность общему, есть субъектъ; въ противоположность же единичному первое есть предикатъ; или иначе въ противоположность общему оно есть единичное, въ противоположность единичному —
должно бы было быть внутренним, выступает через частность в существование, как в общность, почему оно уже не принадлежит более лишь самому себе, но стоит во внешней связи; наоборот, так как единичное выделяется в своей определенности, как частность, то оно в этом отделении есть нечто конкретное и, как отношение определенности к себе самой, нечто общее, относящееся к себе и тем самым поистине единичное; в крайнем термине общности оно из внешности переходит внутрь себя. Объективное значение умозаключения в первом умозаключении имеет характер лишь поверхностный, так как в нём определения положены, еще не как единство, которое составляет сущность умозаключения. Оно есть еще нечто субъективное, поскольку отвлеченное значение, свойственное его терминам, есть еще не в себе и для себя, а в субъективном сознании, стало быть изолировано. Впрочем отношение единичности, частности и общности есть, как оказалось, необходимое и существенное отношение формы определений умозаключения; недостаток состоит не в этой определенности формы, а в том, что не под этою формой каждому единичному определению свойственно вместе с тем большее богатство. Аристотель обращал внимание более на простое отношение включения, когда так излагал природу умозаключения: если три определения относятся между собою так, что один крайний термин входит полностью в среднее определение, а это среднее определение — полностью в другой крайний термин, то оба эти крайние термины по необходимости образуют вместе заключение. Здесь указано более лишь на повторение одинакового отношения, включения, одного крайнего термина к среднему, а этого затем к другому крайнему, чем на взаимную определенность трех терминов. А так как умозаключение основывается на вышеуказанной взаимной определенности их, то сейчас же оказывается, что другие отношения терминов, свойственные прочим фигурам, могут иметь, как умозаключения рассудка, достоверность лишь постольку, поскольку они могут быть сведены на это первоначальное отношение; это не различные виды фигур, стоящие рядом с первою, но с одной стороны, поскольку они должны быть правильными умозаключениями, они основываются вообще на существенной форме умозаключения, которая есть первая фигура; а с другой стороны, поскольку они уклоняются от неё, они суть видоизменения формы, в которые необходимо переходит эта первая отвлеченная форма, тем самым определяющая себя далее и к полноте. Сейчас окажется ближайшим образом, что отсюда вытекает.
Е — В — Л есть таким образом общая схема умозаключения в его определенности. Единичное подчинено частному, а последнее общему; поэтому единичное также подчинено общему. Или иначе единичному присуще частное, частному же общее; поэтому последнее присуще также единичному. Частное с одной стороны, именно в противоположность общему, есть субъект; в противоположность же единичному первое есть предикат; или иначе в противоположность общему оно есть единичное, в противоположность единичному —
