своей народности, вывести свой русскій княжескій родъ отъ этихъ Варяговъ — Шведовъ, вековыхъ враговъ Новгорода, самихъ же Шведовъ выставить воспріемниками русской державы.
Заметимъ eще, что въ томъ виде, въ которомъ дошла до насъ лѣтопись (по мнѣнію г. Иловайскаго въ новгородской передѣлкѣ), призванные варяги не отдѣляются въ ней отъ Руси; отъ варяговъ переходитъ и самое имя Руси на славянскiа племена. Но если начальная (кіевская) лѣтопись варяговъ не знала; если они плодъ воображенія новгородскаго составителя, желавшаго вывести своихъ предковъ изъ Скандинавіи, то конечно тому же составителю принадлежатъ и слова: «Сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзiи зовутся Своe, друзiи же Урмане, Анъгляне, друзім Гъте; тако и си». — «Отъ тѣхъ прозвася Руская земля, Новугородьци; ти суть людье Ноугородьци отъ рода Варяжьска, преже бо бѣша Словѣни». Спрашивается: къ какому заключенію должно привести насъ это, изъ теоріи г. Иловайскаго прямо вытекающее предположеніе? Для Нестора — или незнавшаго кто были его варяги — Русь, или чуявшаго (какъ будетъ показано въ своемъ месте) иxъ общее съ призывавшими племенами славянское происхожденіе, было естественно отнести къ нимъ честь русскаго имени; но что же означали для новгородскаго составителя басни о призваніи, имъ же самимъ внесенныя въ лѣтопись ХIII вѣка слова: «А Словѣнескъ языкъ и Рускый одинъ, отъ Варягъ бо прозвашася Русью, а первѣе бѣша Словѣне»? Очевидно, что словенскій языкъ не отличенъ отъ шведскаго.
Вѣроятно самъ г. Иловайскій усмотрѣлъ, что, взятая съ этой точки зрѣнія, его критическая оцѣнка лѣтописи представляетъ значительныя неудобства. Въ новой статьѣ о норманнизмѣ, помѣщенной въ №№ ХI и ХII Русскаго вестника 1872 года, онъ утверждаетъ что «въ первоначальномъ своемъ виде легенда о призваніи князей не смѣшивала Русь съ Варягами» и далѣе, что «первоначальная лѣтописная легенда имѣла только династическій оттѣнокъ, то-есть говорила о призваніи князей отъ Варягъ, а
своей народности, вывести свой русский княжеский род от этих Варягов — Шведов, вековых врагов Новгорода, самих же Шведов выставить восприемниками русской державы.
Заметим еще, что в том виде, в котором дошла до нас летопись (по мнению г. Иловайского в новгородской переделке), призванные варяги не отделяются в ней от Руси; от варягов переходит и самое имя Руси на славянские племена. Но если начальная (киевская) летопись варягов не знала; если они плод воображения новгородского составителя, желавшего вывести своих предков из Скандинавии, то конечно тому же составителю принадлежат и слова: «Сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзiи зовутся Своe, друзiи же Урмане, Анъгляне, друзім Гъте; тако и си». — «Отъ тѣхъ прозвася Руская земля, Новугородьци; ти суть людье Ноугородьци отъ рода Варяжьска, преже бо бѣша Словѣни». Спрашивается: к какому заключению должно привести нас это, из теории г. Иловайского прямо вытекающее предположение? Для Нестора — или незнавшего кто были его варяги — Русь, или чуявшего (как будет показано в своем месте) их общее с призывавшими племенами славянское происхождение, было естественно отнести к ним честь русского имени; но что же означали для новгородского составителя басни о призвании, им же самим внесенные в летопись ХІІІ века слова: «А Словѣнескъ языкъ и Рускый одинъ, отъ Варягъ бо прозвашася Русью, а первѣе бѣша Словѣне»? Очевидно, что словенский язык не отличен от шведского.
Вероятно сам г. Иловайский усмотрел, что, взятая с этой точки зрения, его критическая оценка летописи представляет значительные неудобства. В новой статье о норманнизме, помещенной в №№ ХІ и ХІІ Русского вестника 1872 года, он утверждает что «в первоначальном своем виде легенда о призвании князей не смешивала Русь с Варягами» и далее, что «первоначальная летописная легенда имела только династический оттенок, то-есть говорила о призвании князей от Варяг, а
